Солнце светит не всегда (СИ)

Ей не хочется признавать поражение. Она и поражение? Это несовместимые вещи, которые никогда не должны были пересекаться! Ею овладевает бешенство.

Это просто уже вопрос сохранения собственного достоинства. Она должна считать Яна, просто обязана! Пусть даже это будет стоить всего, пусть он даже сломается больше, чем остальные. Это уже вопрос принципа. Ее виски просто плавятся от напряжения. Пробить, пробить неведомый заслон и сломать, сломать!

Серверджина уже готова, уже полна решимости, как вдруг…

Она на секунду представляет это. Безвольный Ян. Послушный Ян. Сломанный, искоренивший в себе все то, что ей не нравилось. Подчинившийся там, где ей хотелось его подчинить. Кукла без права голоса. Кукла Ян. Подвластный ее разуму, как Велигд Лайтмер, как и многие-многие другие из ее снов. Кукла-кукла Ян.

Нет! Только, только… Только не это, Дракон, нет!

Ее магия, ее узнавание, которое направлено… Чтобы понять, чтобы… Нет!

Это Серверджина осознает с ужасом.

Перед глазами одна за другой бегут картинки, каждый раз, когда она использовала свой дар считывать людей, узнавая о них буквально все, чтобы использовать это в своих интересах. Ломая их тем или иным образом. Неизменно что-то забирая у них. Соприкасаясь с ней, прежними они уже не остановились. Потому что такова была ее натура - подминать под себя и вышагивать с гордо поднятой головой.

А сейчас…

“Я не хочу… Не хочу ломать его. Не хочу, чтобы в нем что-то менялось”.

Это Серверджина понимает с ужасом. Понимает, что ей не хочется ничего в нем искоренять. Дракон, пусть остается такой, какой он есть. Вместе со своей робостью в некоторые моменты, которую он вежливо пытается спрятать, вместе с цинизмом, который в нем напрочь отсутствовал и который она хотела бы раньше в нем видеть. Нет, нет и нет! Пусть он навсегда остается таким светлым мальчиком. Дракон, пусть он не сломается, пожалуйста! Она не должна допустить такого!

Смех… Форменный, до безобразия натуральнейший смех: она, Серверджина Рафстер, впервые в жизни кому-то что-то должна! И, что хуже всего, она сама взяла на себя такое обязательство. И, что еще хуже, добровольно! И, что, несомненно, самый конец - она не собирается от него отказываться!

“Я хочу, чтобы он увидел меня - меня, ту, кем я являюсь. И… Чтобы я ему понравилась”.

Да, чтобы она, Серверджина Рафстер, понравилась Яну Лайтмеру просто потому, что она Серверджина, а не представительница рода Рафстер, курирующая его проект, нет. Просто чтобы он увидел ее всю: с ее снами, ее взглядом, ее умениями и переживаниями. Чтобы она, вот такая, понравилась неизменному, прекрасному Яну.

В Велигде Лайтмере она была готова изменить все и даже больше, зная, что это сделает его лучше. В его сыне менять не требовалось ничего. Он и так был таким. Самым лучшим.

Невозможное умозаключение, но Ян действительно был таким. Для нее, Серверджины, и уж точно она не хочет его ни с кем делить - осознание этого пришло внезапно, но так отчетливо. И до горького смеха испугало ее.

Она пытается еще раз. И еще. Ей же нужно только… Она даже ничего не будет моделировать. Она как никогда заинтересована в этом человеке! Так почему же ничего не выходит?

Постепенно ею овладевает отчаяние, то самое, когда хочется упасть на колени, закрыть лицо руками и расплакаться - от собственной беспомощности. И хуже всего, что вместе с этим она отчаянно желает, чтобы каким-то чудом здесь появился Ян, чтобы он увидел ее - увидел вот такую, обнял так, как обычно (от чего у нее внутри всегда смешанные чувства) и сказал, что все хорошо.

Но вот только чудеса в волшебном мире случается не тогда, когда мы этого хотим. Дай Дракон, если они вообще случаются.

Серверджиной движет отчаяние. Она лишилась второй своей силы, второго своего ключа, с помощью которого открывала замки. И осталась слепа.

И оба раза почву у нее из-под ног выбил именно Ян Лайтмер. По-хорошему она должна поднять голову и ненавидеть его за это. Но ей хочется плакать от собственного бессилия.

Она не хочет подстраивать его под себя. Не хочет в нем что-то менять, только хочет узнать, что…

Он будет молчать. Он всегда будет молчать. Он может быть рядом, молча вытягивать ее из многолетнего болота, ему может быть и правда не все равно, что с ней происходит. Потому что он увидел в ней, как он сам сказал, светлого человека, которому требуется помощь. Он был слишком хорошего мнения о ней. Она не заслужила такого. Но он был ей нужен, и Ян не оставлял ее одну. Это Серверджина знала.

Но он будет молчать. Нора, о которой они теперь не разговаривали, Нора молчаливой тенью стояла за его спиной, Нора мрачной стеной вставала между ними. Он был рядом… И мог думать о Норе. Обнимать Серверджину… И тосковать о Норе. Выходить куда-то с Серверджиной… И провожать Нору взглядом.

Он будет молчать, делая вид, что все хорошо. Такие люди могут жить с собственными чувствами много лет, не надеясь на взаимность. Научившись существовать так, что их уже будто ничего не трогает. В какой-то миг можно даже увериться, что они остыли, забыли, освободились… Нет. Не остыли, не забыли, не освободились.