Солнце тоже звезда

Она обдумывает мои слова, а затем медленно кивает. Я продолжаю:

– Думаю, все хорошее, что есть в нас, как-то связано. Когда мы делимся последним печеньем с кусочками шоколада, или жертвуем на благотворительность, или даем доллар уличному музыканту, или идем в медсестры-добровольцы, или говорим «Я люблю тебя» или «Я тебя прощаю». Думаю, что это и есть Бог. Бог связывает лучшее, что есть в нас.

– И ты считаешь, что у этой связи есть сознание? – спрашивает она.

– Точно, и мы называем его Богом.

Она тихо усмехается:

– Ты всегда такой…

– Заумный? – подсказываю я.

Она смеется уже громче.

– Я собиралась сказать «нудный».

– Да. О моем занудстве наслышан весь свет.

– Я шучу, – говорит она, толкая меня в плечо. – Мне нравится, что ты размышляешь обо всех этих вещах.

Мне самому нравится. Я и раньше задумывался об этом, но облечь свои мысли в слова сумел впервые. Есть в этой девушке нечто такое, отчего я становлюсь лучше. Я подношу ее руку к губам и целую пальцы.

– Как насчет тебя? – спрашиваю. – Ты не веришь в Бога?

– Твое представление о нем мне нравится. Я определенно не верю в того, канонического бога, адские муки и все такое.

– Но во что-то же ты веришь?

Она неуверенно морщит лоб:

– Не знаю. Наверное, меня больше интересует то, почему люди думают, что должны верить в Бога. Почему нельзя ограничиться наукой? Наука удивительна. Ночное небо? Потрясающе. Строение человеческой клетки? Непостижимо. Я не верю в религию, которая говорит нам, будто мы родились грешниками. Я не верю в бога, которого люди используют для оправдания всех своих предрассудков и низостей. Не знаю. Наверное, я верю в науку. Науки достаточно.

– Ха.

Солнечный свет отражается от зданий, и воздух приобретает легкий оранжевый оттенок. Даже несмотря на то, что вокруг нас – открытое пространство, я словно завернут в кокон.

Она говорит:

– Ты знал, что Вселенная приблизительно на двадцать семь процентов состоит из темной материи?

Я не знал, но ей, конечно же, об этом известно.

– Что такое темная материя?

Восторг – единственное слово, которым можно описать выражение ее лица. Она отнимает у меня руку и, потирая ладошки, принимается объяснять:

– Ученые не вполне уверены, но это разница между массой тела и его гравитационной массой. – Она выжидающе поднимает брови, словно произнесла какую-то потрясающую истину.

Я не потрясен.

Наташа вздыхает. Театрально.

– Поэты, – ворчит она, но на ее губах играет улыбка. – Эти две массы должны быть равны. – Она поднимает вверх указательный палец. – Они должны быть равны, но они не равны – у таких больших тел, как планеты.

– О, это интересно, – говорю я, ни капли не лукавя.

– Скажи? – Она вся сияет. Я без ума от этой девушки. – А кроме того, оказывается, что измеряемая масса Галактики не обладает достаточной гравитацией, чтобы можно было объяснить, почему она не разлетается на части.

Я недоуменно качаю головой. Она продолжает:

– Если вычислить гравитационное взаимодействие всех известных нам космических тел, его окажется недостаточно для того, чтобы удерживать на месте галактики и звезды на орбитах. Должно быть больше материи, материи, которая нам не видна. Темной материи.

– Ладно, я понял, – говорю я.

Она смотрит на меня с нескрываемым скептицизмом.

– Нет, правда, – повторяю я. – Я все понял. Двадцать семь процентов Вселенной являются темной материей, так ты сказала?

– Приблизительно.

– И это из-за нее нас еще не унесло в открытый космос? Это то, благодаря чему мы остаемся связанными друг с другом?

Ее скептицизм превращается в подозрительность.

– Что там еще удумал твой затейливый поэтический ум?

– Ты взбесишься.

– Возможно, – признает она.

– Темная материя и есть любовь. Это сила притяжения.

– О господи Иисусе, нет. Фу. Бе-е. Ты ужасен.

– О, нет, я прекрасен, – говорю я, заходясь от смеха.

– Ты просто ужасен, – повторяет она, но хохочет вместе со мной.

– Я абсолютно прав, – заявляю я торжествующе и снова беру ее за руку.

Она издает стон, но я вижу, что она размышляет над моими словами. Возможно, она все же немного согласна со мной, хотя и думает, что не согласна совсем.

Я прокручиваю на телефоне список вопросов.

– Хорошо, у меня еще один вопрос. Дополни следующее предложение: «Мы оба чувствуем…»

– Как хочется писать, – улыбается она.

– Ты действительно терпеть не можешь разговоры о серьезных вещах, да?

– А тебе когда-нибудь хотелось писать очень сильно? Это серьезно. Можно нанести серьезный вред мочевому пузырю…

– Тебе правда надо в туалет? – спрашиваю я.

– Нет.

– Ответь на вопрос, – говорю я. Не позволю ей отделаться шуточками.

– Ты первый. – Она вздыхает.

– Восторг, возбуждение, веру.

– Аллитерация. Мило.

– Твоя очередь, и ты должна говорить искренне.

Она показывает мне язык.

– Растерянность. Страх.

Я кладу ее руку себе на колени.

– Почему страх?

– День был долгий. Утром я думала, что меня депортируют. Я морально готовилась к этому два месяца. Теперь я, похоже, остаюсь. – Она поворачивается ко мне. – И потом, ты. Еще утром я была с тобой не знакома, а теперь у меня такое чувство, будто я знала тебя всегда. Все это немного чересчур. Я словно утратила контроль над происходящим.