Солнце в руке

— Я должен вам признаться, — говорит он, — что мне уже стало не по себе от всех этих треволнений. Я ведь как-никак врач, исследователь. А вовсе не детектив! Мне очень трудно поспевать за вашими рассуждениями. А теперь вы вообще представили смерть Антуана в качестве заказного преступления. Бедный мой старик! Он ведь был один как перст! Никого не оставил после себя! Но мне его будет чертовски не хватать! Если ваши рассуждения верны, то придется признать, что удар убийцы был направлен в первую очередь против меня.

— А вы не могли бы уточнить, — тотчас заинтересовался Кларье, — кому могут помешать ваши опыты?

— О, только не здесь. А вот в Англии, в Соединенных Штатах, одним словом, везде, где работают над проблемой избавления человечества от боли, у меня найдутся завистники, а значит, и недоброжелатели. Я обладаю ключом к созданию нового болеутоляющего средства, несравненно более действенного, нежели все, что было изобретено до сих пор. Я как раз и проводил соответствующие эксперименты над Антуаном.

Доктор Аргу оживляется и молодеет на глазах, возбуждение ученого-исследователя как бы приоткрывает завесу над его прежним лицом. Красивое лицо, с печатью уверенности, что на этот раз истина уже не ускользнет.

— Так все глупо закончилось! — говорит Аргу. — Только не подумайте, что речь идет о какой-нибудь волшебной формуле, напоминающей целебные составы в детских сказках… Нет. От меня требовалось найти ту молекулу, одно присутствие которой в самом банальном составе придает ему совершенно новые свойства. Эту молекулу-катализатор я нашел, представляете! И должен честно сказать, это удивительно многообещающее направление! Очень скоро мое открытие отразится на фармацевтической промышленности!

В это мгновение в дверь постучали, и в комнату вошли четыре сиделки, явно недовольные тем, что их снова побеспокоили.

Первой начинает протестовать Валери:

— Может быть, вы объясните мне, по какому праву нам запрещено покидать клинику? Я…

— Хорошо, я вам сейчас все объясню, — миролюбиво успокаивает ее Кларье. — Вот вы жалуетесь, что вас не отпускают, а вы мне опять понадобились. Но я вас ненадолго задержу. Итак, приступим. Начнем с вас, Вероник… не волнуйтесь и честно ответьте. Но прежде я должен предупредить вас, что нам хорошо известны все ваши манипуляции с бутылками. Итак, почему вы скрыли, что Антуан умер задолго до вашего прихода?

Девушка, видимо, уже заранее обдумала, что ей следует говорить, ибо отвечает сразу, без колебаний:

— Из жалости. И никто не может…

Кларье движением руки заставляет ее замолчать.

— Прошу вас обходиться без комментариев. А вы, Моник?

— Я тоже, разумеется, из жалости.

— А вы, госпожа Ловьо?

— То же самое.

— Что касается вас, Валери, то опять-таки, разумеется, во всем виновата жалость. Ну что же, я вас благодарю. Вы свободны… Однако из центра все-таки не уходите.

Он ждет, пока они не уйдут, преисполненные спокойствия и уверенности в себе, а потом поворачивается к Аргу:

— Ну, что скажете?

— Ничего! У меня нет слов. Но вы меня огорошили! Я ведь уже пять лет работаю бок о бок с Валери.

— Кто-то руководил их действиями! Это совершенно очевидно! — продолжает размышлять вслух Кларье. — Они даже не сочли нужным защищаться, плакаться на свою судьбу. И сразу пустили в ход заветное слово: «жалость». Слово, превращающее преступление в благодеяние. Есть кто-то стоящий за их спиной. Задумав убийство Антуана, этот неизвестный сказал им: «Даже если дело дойдет до суда, вы ничем не рискуете. Абсолютно ничем, уж я об этом позабочусь!» А Валери, как самая толковая из четверых, заметила: «А кто поверит, что мы все подчинились схожему порыву жалости в одну ночь… Было бы нас двое, ну, еще трое… а тут сразу четверо!.. Как-то слабовато похоже на правду!» И тогда настоящий убийца сказал: «Если вы вдруг и окажетесь на скамье подсудимых, то мы соберем столько свидетелей вашей добропорядочности, сколько понадобится. В центре, борющемся с болью, все строится на жалости. Чувство жалости и есть мотор, заставляющий работать клинику».

— Как вы можете шутить? — недоумевает доктор.

— О, у меня даже и в мыслях нет шутить! — возражает Кларье. — Но должен вам покаяться кое в чем… С той поры, как я рыщу ищейкой по вашей клинике, я постоянно пытаюсь за каждым добрым поступком разглядеть некую прозаическую и более или менее грязную побудительную причину. Вот эти четыре девушки, скажем, не получили ли они что-нибудь в подарок за послушание?..

Доктор картинно воздел руки к небу:

— Вы хотите, чтобы я окончательно разочаровался в людях?