Солнце в руке

Решение пришло само. Я обращусь к Люсьену Белланже, моему бывшему преподавателю латыни в Сорбонне, который ныне на пенсии. Помимо своей профессии, он всегда интересовался парапсихологией и несколько лет назад опубликовал книгу о великих предсказателях древности. Если кто и мог бы мне помочь, направить на путь тех знаний, которые я всегда игнорировала, считая их годными лишь для простофиль, то это был он. Я позвонила ему. Как только он узнал, что я хочу поговорить о том, что он называл «параллельной жизнью», то сразу ответил, что находится полностью в моем распоряжении. Он пригласил меня к себе на следующий день на пятнадцать часов, и я поняла, что он счастлив заполучить слушательницу.

Бернар был чрезвычайно удивлен тем, что обнаружил Лашом. Я пересказала ему наш разговор на свой лад и опустила то, что он посоветовал мне посетить гинеколога. В конце я добавила:

— Он считает, что самое лучшее было бы взять приемного ребенка.

— Да ну что ты! — воскликнул Бернар.

— Но послушай, не ты ли мне говорил, что…

— Ладно, ладно, посмотрим. Ну а что еще?

— Я должна еще раз прийти к нему завтра. Пока что мы только разговариваем… Так называемый диванный метод. Я говорю, говорю, а он пытается фильтровать мои слова.

— И ты ему веришь?

— Не очень.

— В общем, он из тебя все вытягивает, а ты ему выкладываешь все то, что скрываешь от меня.

— Но я ничего от тебя не скрываю!

— Еще как!

— Что, например?

— Например, какой ты была до нашей свадьбы. Какая ты теперь. Почему ты говоришь во сне.

— Я говорю во сне?

— Ах, оставь! Все это столь же не важно, как и анонимные письма. Главное, чтобы ты скорее поправилась.

Итак, я говорила во сне. Я так и думала. Иногда по ночам я чувствовала, что мое лицо мокро от слез. И вздрагивая, просыпалась, стараясь вспомнить свой сон. Нет, мне был нужен не психиатр и не специалист по оккультизму, а экзорсист. А в это время, перемещаясь от выставки к выставке под руку с очередной красавицей, Доминик радовался жизни. Если он случайно узнал о моем самоубийстве, уверена, он был бы страшно горд.

Поэтому на следующий день я в течение часа рассказывала все своему старому профессору.

— Если меня сглазили, — закончила я, — расскажите, что нужно делать. — И я показала на заваленную книгами библиотеку.

— О нет, моя дорогая, — ответил он. — Нет ничего яснее, чем пережитое вами. Ту идеальную линию, которая разделяет наш мир и загробный, мы называем порогом.

— Ладно, я переступаю этот порог, и что же за ним?

— Настоящая жизнь.

— Вы хотите сказать, какая-то еще жизнь, не моя? Но которая действительно существует?

— Конечно.

— И вы верите в нее?

— Э-э, и да, и нет. Я наблюдаю факты. Изучаю статистику. Как ученый, размышляющий над странными явлениями, усомниться в существовании которых нельзя. Мы ведь живем не во времена Конан Дойла, Фламмариона и многих других ужасно легковерных искателей. Все это нагромождение небесных тел, периспиритов, материализаций, доставшихся нам от Аллана Кардека и его последователей, со всем этим покончено. Сегодня мы сначала собираем и классифицируем как можно больше признанных фактов, и рассказы умирающих, чудом возвращенных к жизни после глубокой комы, весьма многочисленны.

— Но тогда почему никто об этом не говорит?

Старый профессор улыбнулся и скрутил себе папироску, прежде чем ответить.

— Послушайте, моя дорогая, разве вы говорили кому-нибудь о том, что с вами случилось? Нет, не правда ли? А почему? Потому, что спасенная после самоубийства и все еще очень слабая, вы подумали, что вас сочтут сумасшедшей. Возьмем другой пример. Почему общественность считает не в своем уме людей, заявляющих (после долгих уговоров), что видели летающие тарелки? А? Я пойду дальше, не обижайтесь. Если бы вы были уверены, что слышали Голос — я имею в виду, абсолютно уверены, — разве бы вы пришли ко мне за советом? Я даже не так выразился. Вы уверены, что с вами говорили, но загвоздка состоит в значении сказанного. С одной стороны, с вами говорили — этот факт удерживает наблюдателя, — но с другой, происхождение данного феномена остается скрытым. И здесь, я подчеркиваю, свидетельства сходятся — его происхождение кажется, скажем, мистическим. Доказательством тому ощущение необыкновенной радости, сопровождающее избежавших смерти. Многие сожалеют, что были силой возвращены к прежней жизни.

— Со мной то же самое, — сказала я.

— Вот именно, это тот фактор, который наука должна непременно учитывать. Из миллиона свидетельств мы узнаем, что есть нечто необъяснимое, возбуждающее и незабываемое.

Он встал и начал рыться в беспорядочно разбросанных книгах, постоянно сплевывая табачные крошки.

— Назову вам только основных авторов… Доктор Кюблер-Росс, доктора Озис и Хоральдсон. Профессор Рин, естественно, именно он больше всех сделал для парапсихологии. Доктор Палмер…

— Хватит, — воскликнула я. — Но почему одни только англо-саксонские фамилии?