Солнце в руке

— Монета в четыре дуката. На одной стороне — посмотрите! — профиль Франсуа-Жозефа. Это я точно знаю, потому что дед мне сказал. На другой — двуглавый орел Австро-Венгерской империи. Наверное, эта монета долго ходила по свету — она стала такой тоненькой! Но все равно это ценный экземпляр для коллекционера. Дед отдал мне ее перед смертью.

— И в чем же тайна? — спрашивает Армель.

— Это целая история. Вы помните, что здесь творилось в последние дни оккупации?

— Конечно, помню.

— Вы можете припомнить все в точности? Я вас прошу, потому что сам я был слишком маленьким. Я помню, но смутно. Отчетливо вижу только некоторые детали. У полковника был ординарец — такой худой и длинный парень, очень симпатичный. Он нам часто приносил хлеб и картошку, да?

— Точно. Он был огненно-рыжий. И вечно чистил сапоги.

— Так вот, он-то и рассказал деду кое-что интересное.

— Что же, например?

— Насколько я понял, он сообщал ему всякие ценные сведения. Боялся, что попадет в плен, и заранее готовил себе тылы. У деда как раз был приступ, когда он все это мне рассказывал. Мне приходилось понимать его с полуслова. Генерал, который командовал здешним округом, всю добычу прятал в замке, а полковнику было приказано ее вывезти…

— Какую добычу?

— Произведения искусства, драгоценности, коллекции — все, что они награбили в банках и музеях, в том числе, между прочим, и ваши часы. И конечно, золото.

— Много?

— Ящики. Мне кажется, он говорил про три ящика с золотыми слитками. Почему слитки? Потому что они переплавляли ценности в слитки, чтобы удобнее было вывозить.

— Признайся, ты сам все это выдумал?

— А монета? Я ее тоже выдумал? Монету деду дал фельдфебель, как раз для того, чтобы доказать, что он ничего не выдумал. Он же рассказал, что ящики должны погрузить в грузовик и ночью тайно вывезти, без охраны, чтобы не привлекать внимания партизан…

Армель пожимает плечами.

— И ты в это веришь? — говорит она.

Жан-Мари начинает кипятиться.

— Я верю, потому что дед тянул из себя кишки, чтобы успеть мне рассказать! Если бы вы его видели, поняли бы, что он говорит правду! Грузовик должен был выехать на дорогу в Ренн, обогнув озеро по самым слабо охраняемым проселкам. Дед с отрядом напал на него возле Мальбранского холма. Но все у них пошло наперекосяк. Схватка была такой стремительной, что грузовик потерял управление и бухнулся в озеро. Там он и лежит, вместе со слитками. Все немцы, которые были в грузовике, погибли сразу. А соратники деда погибли потом, в боях следующей зимы.

— Если я правильно тебя поняла, Ронан остался единственным выжившим свидетелем?

— Да!

— И об этом событии никогда не писали в газетах?

— Да это не было событием! Сколько боев осталось безвестными, а в них участвовали миллионы человек! Знаете, как писали про такие стычки? Разведка боем, и никаких комментариев! Поверьте, я много думал об этом, и чем больше думаю, тем лучше понимаю, что все это прекрасно объясняется.

— Зажги-ка мне сигарету.

— Как? Вы хотите…

Жан-Мари выполняет просьбу, но пальцы его при этом дрожат. Он, конечно, понимает, что крестная только что проявила слабость, но кто на ее месте смог бы сохранить спокойствие и не впасть в буйное нетерпение? Он протягивает ей зажженную сигарету. Армель кашляет и закрывает глаза.

— Теперь вы мне верите?

— Нет.

— Как «нет»?

— Нет, потому что Ронан не стал бы молчать столько лет. Ты сам вспомни, какие истории рассказывал нам твой дед про свои партизанские подвиги в отряде имени Дю Гесклена! И ты веришь, что он стал бы молчать про такое приключение? Про такой фантастический налет, от которого меркнет любое воображение? С чего бы ему было держать его в тайне?

— Он хотел сохранить сокровище для меня.

— Ты грезишь, бедный мой Жан-Мари…

— О нет! Я все мозги уже вывернул себе наизнанку, стараясь понять…

— Так вот в чем дело! — бормочет Армель.

— Что?

— Я говорю, вот почему у тебя был такой отсутствующий вид. Ты как будто злился, что должен терпеть мое присутствие. Но ты же знаешь, я ничего от тебя не требую.

— Да, — вздыхает Жан-Мари. — Вы не хотите облегчить мне жизнь. Но я же собираюсь поделить сокровище с вами. Дед выбрал меня наследником, потому что понимал, что доставать золото со дна озера — мужское дело. И это так и есть! Но что мне одному делать со всеми этими миллионами?

— Неужели там так много?

Вопрос обоим кажется смешным.

— Вот видите, — восклицает Жан-Мари, — я вас уже обратил в свою верю! Конечно, там много. Подумаем. У вас есть время? Мы можем говорить? Хорошо. Три ящика, в каждом не меньше дюжины килограммов. Допустим, всего килограммов тридцать. Это значит — тридцать слитков. Один слиток стоит… Я знаю, я ведь тоже газеты читаю.

— Хорошо, хорошо, не спорю. Это будет внушительная сумма. Но кому это золото продать? В том виде, в каком оно есть, — это не больше чем диковинная находка. Это еще не капитал!

— Вы меня нарочно запутываете, — говорит Жан-Мари. — Это деньги, вот что это такое! И на эти деньги можно купить кучу всего.

— А как ты собираешься заявить о своих правах на это золото?

— Не знаю. Об этом я еще не думал.