Солнце в руке

— А тут и объяснять нечего, — вмешивается Армель. — Во всем виновата погода. Присаживайтесь, мсье Ван Лоо.

Она подталкивает к нему стул, но он, прежде чем усесться, торжественно опускает на колени больному кожаный футлярчик.

— Что это?

— Откройте! Да не пугайтесь! Это для вас.

Жан-Мари в экстазе. Он разглядывает подарок словно зачарованный. Потом робко нажимает на кнопку, которой приводится в действие механизм. Загорается огонек. Он гасит его и зажигает снова. Голубовато-желтое пламя послушно появляется из зажигалки.

— Это не значит, что вы должны курить только ради удовольствия щелкать зажигалкой! — предостерегает его Ван Лоо.

Жан-Мари обещает, что не будет, но вряд ли он слышит, о чем ему говорят. Он то отставляет драгоценную безделушку на расстояние вытянутой руки, то вновь подносит ее к себе и завороженно глядит, как на золотой поверхности играют блики света. Он счастлив, как мальчишка рождественским утром.

— Она такая же красивая, как моя монета! — говорит он.

И в доказательство сейчас же достает с груди цепочку с дукатом, которую носит теперь, как памятную медаль о первом причастии.

— Что это? — удивляется Ван Лоо. Блеск металла пробудил в нем интерес.

Армель отвечает первой:

— Эту монету подарил ему дед.

— Можно посмотреть?

— О! Не думайте, что это какой-нибудь раритет, — свирепо зыркнув на Жана-Мари, отвечает Армель.

А Жан-Мари уже протягивает монету Ван Лоо. Тому достаточно беглого взгляда, чтобы тут же оценить ее.

— Не раритет, говорите вы? — восклицает он. — Но это совершенно великолепный экземпляр! Это коллекционная вещь! Франц-Иосиф. Герб Австро-Венгерской империи. Вы просто не разбираетесь в монетах! Это может стоить… Ну, я, конечно, не специалист… Я полагаю, самое меньшее — полмиллиона. Как она к вам попала?

Его вопрос натыкается на настороженное молчание. Армель чувствует себя в ловушке. Жан-Мари, не решаясь ответить, уставился на нее, стараясь по ее лицу прочитать, что же говорить. Ван Лоо продолжает рассматривать монету, ощупывая ее с видом знатока.

— Она сюда прибыла издалека! — негромко говорит он. — Смотрите, как истончилась! Значит, много странствовала по свету. Вы обратили внимание на дату? 1915 год! Да, отменный экземпляр. Милый Жан-Мари, вы совершенно правы, что носите ее на груди, как медаль. Но вы поступите еще лучше, если поместите ее в банковский сейф. Носить такую ценность на цепочке, которая в любую минуту может порваться, — большая неосторожность! Вы не находите, мадемуазель?

Молчание.

— Я сказал что-нибудь не то? — спрашивает Ван Лоо.

— Нет, — отвечает Жан-Мари. Видно, что он в страшном смущении.

Зажигалку он уже убрал назад, в футляр, словно понимая, что не может оставить себе этот подарок, но руку тем не менее продолжает держать на футляре. Он колеблется. Колеблется и Армель.

— Ну что, расскажем ему? — чуть слышно спрашивает Жан-Мари.

Ван Лоо немедленно подхватывает:

— Конечно! Конечно, расскажите мне!

— Но это тайна! — говорит Армель.

— Я обожаю тайны.

— И вы дадите слово, что никому ничего не расскажете?

Уже произнося это, она вдруг осознает, что как раз его слову верить ни в коем случае нельзя. А с другой стороны, разве их с Жаном-Мари тайна не превратилась уже в насмешку? Ведь клад-то исчез.

— Ну что ж, — продолжает Армель, — в нескольких словах это выглядит так. Дед Жана-Мари получил эту золотую монету в самом конце войны, когда немцы спешно эвакуировались с северного побережья. Наш замок после поражения 1940 года был оккупирован — в нем располагались вспомогательные службы Вермахта. Моя тетя отказалась покидать его, хотя вполне могла укрыться у своих родственников Ле Боиков в Жослене.

— Я тогда был совсем маленький, — вступает в разговор Жан-Мари. — Но мне кажется, я как сейчас вижу, как все это происходило. — Он оборачивается к Армели. — Я расскажу ему, что было дальше?

— Да-да, — подхватывает Ван Лоо. — Расскажите мне все.

— Это старая история. Значит, так. Я — найденыш. В поезд, в котором меня везли, попала бомба, и в живых не осталось никого, кроме меня. Это случилось на вокзале в Ренне. Немецкие пикирующие бомбардировщики бомбили поезда, в которых, как им казалось, перевозили военное снаряжение. Был страшный взрыв. А меня нашли среди обломков. Я не мог сказать ни кто я такой, ни откуда еду, ни кто были мои родители, в общем — ничего. И тогда Ронан Ле Юеде — человек, которого я называю своим дедом, — взял меня к себе и усыновил.

— Потрясающе! — восклицает Ван Лоо. — Ну а монета?

— Здесь все связано, — объясняет Армель. — Вы сейчас поймете. Ронан принес Жана-Мари в замок, и мы все вчетвером — он, моя тетя, я и Жан-Мари — продолжали жить в крохотной комнатушке, которую раньше занимали кучер и конюх. Разумеется, мы все время сталкивались с оккупантами, особенно с многочисленной обслугой дивизионного начальства — со всякими там секретарями, ординарцами и тому подобное. У Ронана был настоящий талант организатора, и очень часто люди, с которыми ему приходилось иметь дело, уже не могли обойтись без его помощи.

— Представляю себе! — говорит Ван Лоо. — Черный рынок, наверно, действовал вовсю!