Читаем Солнце внутри полностью

– Нельзя поразвлечься? – скорчился Барон, как от зубной боли. – Я тебе хоть раз говорил, что нельзя развлекаться?! Что ты вообще несешь? Ты же прекрасно понимаешь, что речь тут идет о границах! Развлекайся себе, сколько влезет! Но строчить слезные словечки о тысячах километров между вами, ох и ах, это уже не развлечение, а сентиментальная зависимость! Это пошло просто! Тьфу!

А Барон так смачно изобразил плевок в мою сторону, что я невольно отшатнулся. Это, в свою очередь, его развеселило.

– Адам, ты совсем дурак, что ли? – ухмыльнулся он. – Ты совсем ничего не понял о манерах, которых я придерживаюсь? Если я захочу плюнуть тебе в лицо, то сделаю это точно не в ресторане и не в Амстердаме.

– А где? – спросил я машинально и мысленно хлопнул себя по лбу.

– Узнаешь при необходимости, – закатил Барон глаза.

Несмотря на некоторую грубость, мне показалось, что атмосфера начала разряжаться. Этому также поспособствовала очень вовремя подоспевшая официантка с большим блюдом, на котором горой громоздились морские яства. Девушка опустила явно тяжелое блюдо на середину стола, поставила перед нами тарелки, пожелала приятного аппетита и убежала.

– Вот чем тебе не Таня, например, а? – спросил Барон.

Я таращился на громадного лобстера и не понял вопроса.

– Кто не Таня? – поднял я вопросительный взгляд.

– Лобстер, Адам! – покраснел Барон от злости. – Да что с тобой, в конце концов? Официантка чем тебе, например, не нравится? Что есть в московской Тане, чего нет в Тане амстердамской?

– А откуда вы знаете, что официантку зовут Таня? – совсем запутался я.

– Адам! – взвыл Барон и наклонился ко мне через стол. – Разве ты не понимаешь, что имена не имеют никакого значения? Таня – не Таня… Да называй их, как хочешь! Чем тебе эта девчонка не подходит?

Я побоялся признаться, что даже не обратил внимания на девушку, и смущенно попытался выискать ее среди столов, но не смог.

– Да нормальная девушка, – пробубнил я. – Просто я ее не знаю…

– А ты узнай! – щедро развел Барон руками, как царь, предлагающий одну из своих дочерей.

– Но… Зачем? – искренне удивился я.

– Как зачем? – вновь нахмурился он. – Ты же только что сам говорил про развлечения!

– Но…

– Ладно, хватит! – раздраженно перебил меня Барон. – Ты сначала поешь, что ли. А то, смотрю, пустой желудок начинает поедать твои мозги.

За долгие годы знакомства я успел привыкнуть к манере общения моего наставника и уже давно не обижался на подобные выпады. К тому же я и вправду был голоден и совсем не прочь хоть немного помолчать, так что с благодарностью принялся за долгожданный ужин.

Спустив полторы бутылки вина, мы сидели уже довольные и румяные перед ведерком шелухи и обсуждали новости отечественной культурной жизни. С начала нашей трапезы Барон ни слова больше не проронил о моей вышедшей из строя личной жизни, и я уже понадеялся, что тема эта исчерпана. Я не привык обсуждать свои увлечения с кем-либо. К тому же увлечение такого масштаба со мной случилось, надо сказать, впервые, и я пытался не обсуждать свои чувства лишний раз даже с самим собой. Куда комфортнее мне было плавать по проверенным ручьям, а не барахтаться в океанских волнах, грозящих накрыть с головой и утянуть вниз.

– И все же, Барон, – сказал я, когда мой собеседник, только что пламенно ругавший одну новую постановку, задумчиво отпил вина. – Вы же любите искусство. Живопись, музыку, литературу, театр… А мир, в котором и ради которого это искусство и существует, презираете. Как так?

– Ты забыл слова Ницше? – надменно шмыгнул он носом.

– «Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины», – прилежно процитировал я. – Но мы тогда так и не определили, что есть истина…

– Ты слишком много думаешь, Адам, – устало вздохнул Барон. – В тебе умер библиотекарь, мечтающий все разложить по полочкам и архивировать, честное слово.

– И кто, интересно, приучил меня к постоянным размышлениям? – усмехнулся я.

– Хорошо, – хлопнул Барон по столу и выпрямился. – Что ты хочешь услышать? Почему я так боюсь покинуть мир, в котором особо-то и жить не желаю?

– Ну, я не хотел формулировать это столь радикально… – смутился я.

– Брось, – отмахнулся Барон. – Ты же знаешь, как я не люблю ходить вокруг да около. В общем-то, ты прав. Ты прав, Адам! Я действительно не жажду вечной жизни в этом мире. В таком его состоянии. Это нонсенс, разумеется.

Я внимательно слушал, но продолжения не последовало.

– И?.. – подбодрил я его.

– И… – начал Барон и прервался, нервно поджав губы. – Вообще-то я не собирался вести с тобой сейчас подобные разговоры. Но раз уж ты сам полез в эту область… Что ты хочешь, Адам? Узнать, как я собираюсь одновременно не умереть и не жить в этом ненавистном мне мире?

– Ну, если поставить вопрос остро, то да, – немного виновато пожал я плечами.

Барон окинул помещение каким-то напряженно-задумчивым взглядом, как будто пытаясь разглядеть ответы на вопросы где-то в холодильниках, и решительно выдохнул.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза