Солнце внутри

– Немедленно прекрати извиняться, – сказал я размеренно и четко. – А то знаешь, как это звучит? Вот так: «Прости, что не предупредила тебя, чистюлю, о своих проблемах, а иначе ты никогда со мной не связался бы».

– Может, так и есть, – пожала Зоя плечами, смотря куда-то вниз.

Я наклонился через стол, схватил ее за плечи и встряхнул. Вздрогнув, она вцепилась в меня жадным взглядом.

– Прекрати, – прошептал я с надрывом, который не планировал выпускать наружу. – Прекрати! Ты так не думаешь, я знаю! Давай не будем сейчас говорить о том, почему ты мне раньше ничего не рассказывала. Суть в том, что ты уже вылечилась один раз от этой дряни. Значит, и второй раз вылечишься! Правда?

Последнее слово я очень старался произнести утвердительно, но даже сам расслышал в конце проскользнувший вопросительный знак. Зоя положила мне на щеку холодные пальцы и улыбнулась еле видной, непонятно откуда взявшейся улыбкой, полной нежности.

– Нет, не правда, любимый, – сказал она. – Врачи сказали, что в этот раз рак вернулся с небывалой агрессией. Опухоль прогрессирует слишком быстро и пустила слишком много метастаз. Они дали мне направление в хоспис.

Губы Зои задрожали, а из уставших глаз градом покатились крупные слезы. Я хотел сказать что-то правильное, что-то поддерживающее и оптимистичное, но не мог. Правда была в том, что вошел бы в этот момент в кафе террорист-смертник, я, наверное, обрадовался бы.

– Ты делаешь мне больно, – прошептала Зоя через некоторое время обоюдного оцепенения.

Я с некоторым усилием разжал горячие пальцы, намертво вцепившиеся в ее плечи.

– Я не верю, – проговорил я монотонно.

Зоя смотрела мне в глаза, но взгляд ее то фокусировался, то снова куда-то уплывал.

– Я тоже не верю, – сказала она наконец.

Я оперся локтями о стол и уткнул лицо в ладони. Все горело – как руки, так и лицо. Как будто я долго натирал кожу наждачной бумагой. Где-то в животе зарождался животный крик, и я знал, что, если он поднимется, я не смогу его сдержать. Но устраивать истерики перед Зоей было наихудшим решением, поэтому я глубоко вдохнул, задержал дыхание, выпустил из себя весь воздух и вдохнул еще раз. Бешеный водоворот черных мыслей слегка успокаивался. Собрав себя худо-бедно по кускам, я поднял голову и твердо посмотрел Зое в глаза.

– Если мы оба не верим, значит, это и не правда, – решил я. – Нет, не то, что у тебя рецидив, – заметил я испуг в ее взгляде, – а то, что ничего нельзя поделать. Не верю, слышишь?

Обеими руками я потянулся к ней и крепко сжал ее тонкую ладонь.

– Я не верю, – повторил я. – Мы сейчас же пойдем к этим врачам и потребуем лечения. А если они откажут, мы пойдем к другим. А потом к другим и к другим…

Голос мой надломился, но я быстро погасил вновь разгорающееся пламя отчаяния.

– Мы поедем лечиться за границу, если надо, – принялся тараторить я, убеждая больше себя самого, чем ее. – Я найду деньги. Сколько надо, столько и найду! Слышишь? Зоя! Слышишь?!

Зоя мягко кивнула, но обреченность так и не ушла из ее глаз. Ребра мои трескались, а мышцы рвались в клочья. Общество других людей становилось совершенно невыносимым. Они стояли на берегу, пока наш корабль тонул.

– Пойдем отсюда, – поднес я Зоины пальцы к губам. – Пойдем, хорошо?

Бросив купюры рядом с практически не тронутым чаем, я помог ей надеть пальто, крепко обхватил за талию и вывел из уходящего под свинцовую воду кафе.

Врач, к которому я прорвался посредством тонкой манипуляции секретарши, был, мягко говоря, не в восторге от нашего визита. То и дело он поглядывал на молчащую, как партизан, Зою, которая каждый раз еще ниже опускала взгляд, словно пытаясь спрятаться. У усатого врача был самый неподходящий для наших целей возраст. Он был недостаточно молодым, чтобы летать на благородном энтузиазме, и недостаточно старым, чтобы испытывать сострадание. Решительно все в его облике – от презрительно подтянутых уголков рта до вяло болтающегося из кармана стетоскопа – говорило о том, как ему дико надоели нескончаемые пациенты с вечно отказывающими органами.

– Вы не хотите меня слышать, да? – прервал он мое взволнованное тараторство. – Конечно, мы можем начать химию при соответственной оплате, но толку от этого не будет. Чего вы хотите? Оттянуть время? Но тогда надо понимать, что время это будет наполнено страданием. С моей точки зрения, это я вам говорю в двадцатый раз, неоправданным.

«Ну, так это не вам решать!» – хотелось мне орать, но вместо этого я был сама вежливость.

– Но… есть же шанс? – проскулил я щенячьим голосом. – Хоть один на сто?

Наконец в глазах врача проскользнула капля жалости. Правда, больше ко мне, чем к Зое. Еле заметно он покачал головой.

– Один на тысячу? – сжал я металлическую ручку стула.

Он продолжал качать головой.

– Один на миллион? – взмолился я.

Наконец шея его остановилась.