Солнце восемь минут назад

Она остановилась, слушая повисшую в телефоне тишину. Наконец, Мусахов отозвался.

– Может, ты и права, – неохотно выговорил он. – Может, все в порядке, а я уже из ума выживаю… Холст этот проклятый всколыхнул всю муть со дна… Я же тебе какой холст-то продал? Это же после моего приятеля остался кусок, тот самый лодзинский, который он из Польши со склада выписывал. Когда я на него в подвале наткнулся, меня аж передернуло, будто покойника увидел. И с той минуты мне покоя нет. Я тебе проклятую вещь всучил. Этот холст и свел его в могилу…

Торговец картинами замолчал. Александра взяла со стола кусок холста, оставшийся после обтяжки подрамников, перевернула ткань и провела пальцем по черным буквам на клейме. «М.А.Винеръ, – машинально прочитала про себя художница. – Лодзь». Холст остро пах подвалом, и теперь она понимала, что ей напоминает (и всегда напоминал) этот запах, прелый, острый и едкий, запах тления в могильной тьме. Александра отдернула руку и вытерла ее о куртку.

– Лучше бы мне ошибиться, – снова подал голос Мусахов. В телефоне потрескивали помехи, и Александра различала слова все хуже. – Звони… Что…

Когда речь собеседника окончательно превратилась в кашу, художница прервала разговор и предприняла попытку перезвонить. Но телефон, внезапно поймавший сеть, теперь отказывался откликаться, сколько она его ни перезагружала. Александра отыскала сообщение от Аристарха, в котором он выслал ей геолокацию отеля для таксиста, и переслала его Мусахову. Сообщение не ушло, рядом появился статус «ожидает отправки».

Художница отложила телефон, заварила чай из пакетика, подкинула дров в камин. Еще раз проверила, заперта ли дверь. Поднялась в спальню и, не раздеваясь, забралась в стылую постель. Простыни и подушка показались ей влажноватыми, и Александра сжалась в комок, чтобы согреться. Она закрыла глаза, и перед ней возник огромный колядник – отель, спланированный по принципу солярного знака. Балансируя на грани яви и дремоты, Александра пыталась представить вид на отель сверху, как если бы его снимал дрон. «Если Жора расчистит еще две дорожки к тем домикам, получится почти идеальный круг. Сколько же ему завтра снега убирать… А парень чуть жив. Мы заперты здесь, и нас заносит снегом… Снегом…»

* * *

Снегопад прекратился на рассвете. Когда Александра ближе к девяти утра подошла к окну, в воздухе лениво порхали отдельные снежинки. Небо оставалось плотно обложенным тучами, и лишь по слабому сиянию над грядой леса можно было догадаться, где восходит солнце. Она чуть приоткрыла окно, и ей показалось, что снаружи теплее, чем в спальне, совершенно выстывшей за ночь.

Забеспокоившись о холстах – резкие перепады температур были им противопоказаны – Александра торопливо спустилась в столовую. В камине остался лишь пепел, частично сохранивший форму прогоревших дотла поленьев. Когда она ударила по нему кочергой, не появилось ни единой искры. Но каминная плоская труба была еще горячей, и в комнате стояло убаюкивающее ровное тепло.

Присев на корточки перед одним из холстов, Александра краем ногтя провела по грунтовке у самого подрамника. Остался слабый след, клеевой грунт еще не схватился. Предстояло самое сложное – ждать, когда можно будет продолжать работу. Свободное время тяготило Александру сильнее всего. Пустота неизбежно заполнялась мыслями, от которых ей становилось не по себе. Обычно художница думала о будущем. Как долго она сможет тянуть свое бесприютное существование, скитаться по съемным углам, сносить безденежье, хроническое, несмотря на свою востребованность и наработанную клиентуру… «Я всю жизнь жила одним днем, говорила себе, что завтрашний день никому из нас не обещан, – поднявшись, художница подошла к окну, разглядывая заметенную дорожку от своего шале к главному дому. – И вот земную жизнь прошла уже до половины и даже больше. И очутилась в сумрачном лесу…»

Отсюда главное шале было видно с торца. Александра гадала, отправиться ли ей туда или позавтракать у себя, когда на краю веранды появилась фигура в красной куртке и желтой шали, наброшенной на голову. Женщина смахнула снег с перил и облокотилась на них, глядя на лес. «Елена. Не хотела бы я оказаться на ее месте. Светлана не шутила. Надеюсь, Сергей где-то рядом».

Словно в ответ на ее мысли рядом с Еленой возникла мужская фигура. Но это был не Сергей. Рост, сложение, белоснежные волосы… Высокого, статного Аристарха невозможно было спутать с упитанным, коренастым супругом Елены. Он встал рядом с женщиной и, судя по всему, что-то ей говорил. Та отвечала, не поворачивая головы. Из их ртов вырывался пар.

У Александры появилось чувство, что она подсматривает. Художница собиралась было отойти от окна, но вдруг заметила на веранде третью фигуру. В дальнем углу, у самой стены, застыл человек. Аристарх стоял к нему спиной, Елена в профиль, и оба были слишком поглощены беседой, чтобы заподозрить, что они не одни. А их соглядатай (мужчина или женщина, Александра понять не могла) был так неподвижен, что художница начала думать, что ошиблась и приняла тень за человека.