– Я не распоряжаюсь средствами, но вы найдете способ чем-нибудь поживиться. Я доверяю вам… Посмотрите-ка на это, Бюрма.
Он вытащил из кармана своего плаща два глянцевых фотоснимка и сунул их мне. Я сказал:
– Всегда думал, что вы кончите тем, что будете продавать открытки сомнительного свойства. Вот вы уже и вступили на этот путь. Что еще за вампочка?…
– Как вы ее находите?
– Я бы украсил ею свои воскресенья.
– Господи! Только воскресенья, и все?
На фотографиях была изображена молодая женщина, очень элегантная, в платье с декольте до самых лодыжек, а если до самых и не хватало, то самую чуть. Все, открытое взору, было совсем неплохо, а что угадывалось, было еще прекрасней. Лицо являло собой изысканный овал с тонким носом, чувственными губами и глазами, скрытыми длинными томными ресницами. Ухо представляло обычную ушную раковину, так часто описанную живописателями лиц этого типа, что я не буду на нем задерживаться, добавлю только, что мочка была украшена жемчужиной, но, в общем, на устрицу она никак не походила. Не знаю, в силу какого феномена, волосы, стянутые назад, вместо того чтобы делать ее похожей на задумчивую училку, подчеркивали сексапильность всего ансамбля, в то же время придавая ей вид труднообъяснимой неприступности.
Я передал одну из фотографий Элен, чтобы она смогла потешить взгляд в свою очередь, хотя это и не было в ее привычках, и, глядя на Фару, сказал:
– У вас нет номера ее телефона?
– Номер телефона, номер комнаты, ее имя и все, что вам угодно,– ответил он весело.
– И что мне надо будет делать потом?
– Переспать с ней,– хохотнул он.
– Элен,– сказал я, подмигивая,– магнитофон включен, не правда ли? Ведь он записывает речи нашего друга, да? Прекрасно. Вот до чего они дошли, эти фараоны в конце концов. Занимаются сводничеством. Никто не хотел верить, но теперь у нас есть доказательства.
– Кончайте балаган,– отрезал Фару.– Можете с ней спать, если захотите. Это и будет ваша зарплата… Вы знаете, кто эта куколка?
– Я вас слушаю.
– Ее зовут Женевьева Левассёр. А фамильярно Жани или Женни, мне не удалось установить это в точности. Она работает манекенщицей у Рольди на Вандомской площади, потому что в этой жизни надо чем-нибудь более или менее заниматься, но она наверняка не дожидается дня своей зарплаты, чтобы поесть. Прежде всего, и это самое главное, она была любовницей самого Рольди. Потом одного ювелира с улицы Мира. К тому же в какой-то момент в ее жизни появился бывший председатель совета министров. Она также немножко соприкоснулась с кино, очень известна, и у нее большие связи. Это светская женщина или почти светская. Вот только на ее счет имеется одна закавыка, которую мы не можем выяснить именно из-за положения Женевьевы в обществе и связей, но тем не менее эта закавыка существует. Она также была любовницей, недавней любовницей этого самого… Ларпана. Этьена Ларпана.
– Типа, который дозревал на Центральном рынке этой ночью?
– Да.
– И которого, если я не ошибаюсь, не зовут Ларпаном?
Флоримон Фару нахмурил свои густые брови:
– Откуда вы это взяли?
– Вы споткнулись на имени.
– Ладно. В самом деле, этот Ларпан не Ларпан. Он стоит на учете в полиции и был судим за вымогательство в 1925 и 1926 годах. Потом о нем ничего не было слышно, но это ничего не значит. В то время он назывался Мариус Дома, а мы называли его «блуждающим огоньком». Думали, что он в одном месте, а он оказывался в другом. А когда я говорю, что его звали Дома… Он жил под этим именем, ведь это типичное имя для северян, а?
– А он был с севера?
– Да, оттуда. Из местечка, особенно пострадавшего от войны… от войны 1914 года… полностью стертого с лица земли, а муниципальные архивы были уничтожены.
– Очень удобно.
– Да.
– И в качестве «блуждающего огонька» он продолжает жить за счет грабежей, не так ли? По радио сказали, что именно он украл Рафаэля.
Фару махнул рукой:
– Вранье.
– Так теперь вы распространяете ложные новости по радио?
– Не новости ложные, а картина фальшивая.
– Ах! Ах! Для слуги государства, я бы сказал, у вас несколько странное мнение о национальных музеях.
– Я говорю о картине, которую нашли при нем. Сразу же подумали, что речь идет о том самом Рафаэле, но нас разубедил эксперт. Это была копия, и даже довольно грубо сделанная.
– Нашли при нем… гм… а, да!
Я вспомнил о размерах украденного шедевра, приведенных в прессе наутро после кражи. Пятьдесят сантиметров на двадцать пять. Сняв раму, нетрудно было ее спрятать. Перед моим взором снова возникла сцена, которую я видел прошлой ночью в подвале улицы Пьер-Леско.
– …Он таскал это прямо на теле, и ваши люди обнаружили предмет, только лишь расстегнув его сорочку как раз в тот момент, когда мы пришли в подвал, так ведь?
– Да уж, у вас глаз – алмаз.
– Ну, вам это хорошо известно. Ведь я не являюсь чиновником, ежемесячно получающим зарплату. Я частный детектив. Не будь у меня наблюдательности, мне нечего было бы есть.
– Так вот, у вас будет на чем потренировать вашу наблюдательность.
Он снова взял одну из фотографий и принялся водить пальцем подозрительной чистоты по лицу обворожительной Женевьевы.
– Что там?