Солнце встает над селом Дзауга

-Черт! Вы что, сдурели, что ли?! Габарай!!! – он с негодованием посмотрел на Тимура. Тот, смеясь, глядя мимо, легким движением отстранил его и заскочил в салон.

Карина съежилась в углу.

-Уау! Старые знакомые! – Габарай развалился и положил руку себе на ширинку. Карина, побледнев, смотрела из машины на Алана, своими темными глазами. Габарай схватил ее за шею и стащил на пол.

-Давай, сучка! – он сполз на сидении и широко раскинул колени. Раздался звонкий плеск пощечины.

Алан в беспамятстве ринулся вперед. Кровь, вскипев у него в голове, застлала глаза, перекрыла дыхание. Две  руки вцепились в него сзади мертвой хваткой.

-Ты что, охренел?!!! Успокойся! – глухо громыхнул Вадик и  резко развернул его к себе.

-Я убью его…

-Дебил! Не позорься! Закрой рот, пока никто не слышит! – Вадик украдкой глянул на Атара, который ухахатывался возле машины напару с Гибом – Алан, ты соображаешь? – он ухватил его за грудки, встряхнул и заглянул в лицо – Это уже слишком даже для тебя! Это верх чмошества! За какую-то грязную биксу! Это очень гнилой повод. Да пацаны тебя  ушатают за такое! Прыгать на брата из-за шлюхи!

-Мне насрать! Черт! Она не шлюха.

-Да? А кто? Твоя жена?

-Она – мать моего ребенка.

-Чего? – Вадик вскинул брови – У таких, как она, не бывает детей, Кокой. У таких бывают только ублюдки.

-Может, для вас она и шлюха…

-Она проститутка, Алан! Габарай ее имел тысячу раз, и я сам лично ее имел. И разве, не он тебе ее подставил?

-Ну и что? А что он мне подлянки устраивает? Я же к его Кристине не лезу!

-Что ты сравниваешь член с пальцем?

-Ну, конечно, - Алан зло усмехнулся – Ты прав. Прав, как всегда. Она – мразь. Мы – герои. По любому!

Он отвернулся к машине, с безразличием глядя на сцену, разворачивающуюся на заднем сидении. Габарай сидел, разбросав руки по спинке, запрокинув голову, и от избытка чувств истошно орал благим матом.

-Да! Да! – хрипло вопил он – Твою мать! Чертова соска! Давай! Ебливая курва, давай, давай!!!

Алан потупил взгляд.

«Ты - мой Маугли. Мой мальчик. …» - пронеслось у него в голове. Какой еще он ей, на хрен, мальчик?!! Да, Габарай всегда видел его насквозь. И он, как ни крути, был великим стратегом, прямо-таки, гроссмейстером. Но, как любил говорить Вадик: «Даже Боги ошибаются».

Алан закурил сигарету, уже четко представляя себе все, что будет потом. Атар, за ним Гиббон… Или наоборот. Может, она будет кричать и корчиться, а может, и улыбаться, так же, как ему. Или потеряет сознание. Или сдохнет, не доехав до больницы. Не все ли равно? Старый советский черно-белый фильм закончился. В нем было простодушие, и не было пошлости. То, что творилось теперь, никак его не волновало. Если будет настроение, кто-нибудь швырнет горсть купюр в ее морду, а может, просто выкинет за шкирку из машины. Потом… Они сядут и поедут. Гиб - за рулем, Вадик - рядом, остальные - сзади. И Тимур будет братски обнимать за плечи и веселиться и острить так, что все надорвут животы со смеху, и в первую очередь – он, Алан. А, может, Габарай будет задумчивым, и заглянет ему в глаза так, как будто лезвием по сердцу, и будет говорить такие вещи, что все снова поразятся, откуда у девятнадцатилетнего пацана такие мысли, и будут думать, что среди них настоящий пророк.  Она бы никогда не поняла ВСЕГО. Откуда этой дуре что знать!

Алан курил одну сигарету за другой. Кто-то влезал в машину, кто-то вылезал. Рядом слышался гул их разговора. Пацаны смеялись. Алан не прислушивался. Он курил сигареты. Всецело-поглощающее занятие. Он пускал кольца дыма и смотрел в небо, а иногда смотрел на Карину. Ее вид ухудшался ежеминутно. Было заметно, как на мощной спине Атара двигался каждый напряженный мускул. Ее лицо – маленькое бледное пятнышко едва виднелось из-под его смуглого плеча. На веках теперь чернели клоунские кляксы – косметика потекла и лезла ей в глаза. Но она упрямо не закрывала их. Она смотрела на Алана, постоянно, каждую секунду. Он не понимал выражения ее взгляда. Ему было наплевать. Он пускал облака дыма и равнодушно смотрел ей в глаза. Он думал.

   27.

Инге не спалось. Она проворочалась в своей постели полночи, но то ли от духоты, то ли от мыслей о предстоящем суде сон у нее отшибло напрочь.

Марина снова не пришла ночевать. Подобные выходки прочно вошли у нее в привычку, и бороться с этим было бесполезно. Она превратилась в абсолютно незнакомого человека – раздражительного, угрюмого, циничного…