Солнце за нас

Песни не были в строгом смысле революционными. По крайней мере, не такие как Максим представлял данные песни. Ну, типа – вперед рядами под красными знаменами. Больше по духу они походили на позднего Цоя. «Кто живет по законам другим. И кому умирать молодым.» Однако… Ритм-секция была явно «роковой. И на этом фоне звучал аккордеон и красивый голос вокалистки. Маским в том мире слушал, в основном, симфоник-металл, он группу оценил.

Ну, а в перерывах Ирина и Максим общались с соседями, которые оказались какими-то шибко творческими товарищами, грузили им про Бретона и Арагона, которые дескать, «разрушат буржуазное искусство».

– Ну, как? – Спросил Максим Ирину, когда они вышли на воздух.

– А здорово. Слушай, а к вам устроиться нельзя?

– Не знаю, наверное, можно. Но только как твои родители к этому отнесутся?

– Так мой папа белых не уважает. Он рассчитывает вернуться и без них. Он полагает, что большевики постепенно сползут к капитализму.

– А ты в это веришь?

– Не знаю, но было бы жалко. Ведь эти ребята хотят совсем иного. А они живые. Не то, что наши.

– Ты в самом деле в это веришь?

– Да. Настоящая жизнь – это когда есть за что умирать. Остальное – существование.

Как-то так случилось, что двигались они в сторону коммуны. Но вот почти уже у самого дома романтика была прервана очень грубым образом. Наперерез из слабо освещенного переулка вышли шестеро парней явно мелкоуголовного вида.

– О! Что мы видим. У тебя есть девица. А у нас нет. Так что ты можешь идти, а вот с ней…

Дело было плохо. Максим пока что как боец мало что из себя представлял. Но деваться некуда. Одного вырубить можно, Максим знал, куда бить. Может, и второго. А дальше…

Но тут вдруг сзади нарисовалась темная фигура. Неизвестный махнул каким-то предметом – и один из гопников полетел в сторону. Второй обернулся – но тут схватился за морду. Тут только Максим понял, что это был Огюст, махавший штативом – тяжелой деревянной треногой. Максим бросился вперед, один из гопников вперед – и тут же получил ногой по яйцам.

– Ребята! Наших бьют! – Заорал Огюст.

Между тем трое оставшихся пришли в себя. В свете фонаря было видно, что один из них вытащил нож-кастет. Огюстен переместился к Максиму с девушкой, он не подпускал хулиганов, размахивая штативом, но явно его надолго не хватит. Но тут из подворотни выскочили ребята из его «коммуны» плюс ещё несколько человек. Они держали в руках бутылки – и оказались как раз за спиной гопников. Те поняли, что вечер пошел как-то не так – и быстро дернули прочь.

– Ну, спасибо, если бы не ты… – Сказал Максим Огюст.

– Да, ладно, я пойду аппарат подберу, я его на улице оставил, как вас увидел.

– Ты бросил свой аппарат?!

– Так что было делать? Своих-то надо защищать…

Тут за углом раздался топот.

– Фараоны! Уходим!

Вся компания тут же слилась в подъезд. Ирину ловко подхватили под руки и затащили туда же, предоставив местным ментам разбираться с троими подранками – один валялся в отключке, другой толкьо-только стал приходить в себя от пинка по причинному месту, у третьего явно была разорвана щека железной оконечностью штатива.

А «коммунары» и ребята, которые, как выяснилось, зашли в гости, продолжили праздник.

Потом… А потом у Максима и Ирины началась любовь по-взрослому.

На фронтах уличной войны

Какая у вас ассоциация возникает при слове «митинг»? Толпа людей на улице, декорированная разными флагами и лозунгами – и выступающие перед ней ораторы.

Таких мероприятий во Франции начала двадцатых хватало. Но английским словом митинг называли и собрания в закрытых помещениях. Они проходили ещё чаще. По той причине, что зал арендовать проще, чем договариваться с муниципальными властями. Да в ноябре в зале комфортнее. Франция – это, конечно, не Сибирь, но и не Африка.

Максим с фотоаппаратом присутствовал на митинге недавно возникшей и набирающей силы организации «Французская фаланга».

Идеология данной структуры что-то уж очень ему напоминала. Она выступала за «великую Францию». Кроме того, провозглашался курс на корпоративное общество и классовое сотрудничество. «Брендом» ребята выбрали Наполеона, «самого великого француза», который «объединил Европу во имя прогресса». А до кучи – к великим предшественникам приплюсовали и Карла Великого.

Понятное дело, одной из целей провозглашалась борьба с «коммунистической опасностью». Впрочем, доставалось от ФФ и САСШ, которых объявили «нацией бессовестных торгашей». Что говорилось о немцах – это и так понятно. «Технизированные варвары».

Вообще-то, как успел заметить Максим, в это время об «общеевропейских ценностях» говорили лишь русские эмигранты. С коммунистами – понятно. Правые же всех стран кричали исключительно о своей стране. Французам ужасно хотелось отвоевать-таки Эльзас и Лотарингию. Немцам – вернуть свои африканские колонии, а заодно прихватить ещё, сколько получится. Англичане отзывались: «а вот хрен вам, грязные тевтоны».