Он сменил тему, намеренно переведя разговор с себя на нее, заметила Телли. Хотя она бы не отказалась узнать о нем побольше. Скажем, женат ли? Есть ли дети? Давно ли он стал шейхом?
— Ты все спрашиваешь меня, а сам ничего не рассказываешь.
— Себя я уже знаю. А тебя нет.
— Но я тебя не знаю.
— И хорошо. Так лучше. — Он усмехнулся, блеснув белыми зубами. — Давно ты стала фотографом?
Остается лишь смириться с расспросами. Они предпочтительнее угроз.
— Около семи лет. Мне нравилось фотографировать еще в школе. Семейные портреты, снимки детей… И вот я здесь.
— В Северной Африке. Что за шутки!
— Мне не нравится работать взаперти. Я люблю простор.
— И потому ты уехала?
Она вздохнула, подбирая верный ответ.
— Я… Мне нужно было… Перемена… Мне требовалась перемена.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Тэа прищурился.
— Но для чего, если все и так было хорошо?
Губы Телли сжались. Он нарочно ее провоцирует.
— Не было хорошо. И потому я путешествую. Ясно?
— А дома ты живешь с семьей?
— Ни в коем случае. У меня мансарда. На площади Первых Поселенцев. Исторический район Сиэтла. Там галереи множества художников и фотографов.
— И твоя?
— Была раньше.
— И?..
— Я продала ее, чтобы приехать сюда. — Телли скрыла внутреннее беспокойство за улыбкой. Даже приобретя кое-какое имя как фотограф, она не смогла работать в студии. Всякий способен подобрать декорации, правильно выставить свет. На воле возможности куда шире.
Паоло сказал, что ей требуются сильные ощущения и риск, потому что она постоянно убегает от себя. Тогда это утверждение сильно раздосадовало Телли, но сейчас она поняла его справедливость. Девушка все еще пыталась понять, что значит быть счастливой.
— Я хочу получить свои диски обратно, — хрипло заявила она. — Знаю, что ты скажешь, но не принимаю такой ответ. Я не позволю тебе держать их у себя. Я неделями фотографировала детей в Египте, Марокко и Бараке. И не могу потерять сделанное только потому, что ты это не одобряешь. — Телли перевела дыхание и поспешила смахнуть слезы, пока они не пролились. — А если ты не отдашь их мне, то, выбравшись отсюда, я всем расскажу, что ты натворил. Пошлю информацию во все журналы, размешу на всех Интернет-сайтах. Как ты захватил меня в плен, удерживал в заложницах, угрожал, запугивал, отобрал мои снимки…
— А знаешь ли ты, что наши люди не приветствуют создание подобных изображений? — Его тихий вопрос заставил ее умолкнуть. Тэа наклонился, пристально глядя на нее. — Большинство из них питают отвращение к фотографам и камерам.
— Но никто не возражал, когда я их снимала, — тихо откликнулась она.
— Ты уверена? Или тебе приходилось платить за позирование?
Телли сглотнула.
— Позировать совсем не трудно.
— Ты фотографировала детей и подростков.
— Это книга о детстве.
— Почему ты решила, что можешь явиться сюда и снимать наших детей? Тут не приняты семейные фотографии. Редкие фото, которые имеются, обычно делаются в связи с очень значительными событиями.
— Я не знала. Но… — Она откинула пряди волос со лба. — Тэа, я понимаю тебя, но на диске около трехсот снимков. Там не только ваши дети, и я потратила на эту книгу почти год. Мне необходимо ее завершить.
Он ничего не ответил. Просто сидел и смотрел на нее.
— Почему ты молчишь?
— Тут нечего сказать.
— Неужели? Ты можешь сообщить, когда вернешь мне диск. Можешь признаться, что изменил свое мнение.
— Как я могу так говорить, если это неправда?
— Ты не имеешь права держать меня здесь! Я не хочу.
— Иногда то, чего мы не хотим, как раз то, что нам нужно.
— Я все равно убегу!
— А я привезу тебя обратно.
— Зачем?
— Может, потому, что хочу получить тебя для себя.
Слова Тэа подействовали на Телли как кувшин ледяной воды, вылитый на голову. Она замерла, раскрыв рот от удивления и шока. Он хочет ее?
Тэа нарочито медленно распрямился, встал. Сердце Телли билось все сильнее. Она осознала, что сейчас он потянется к ней. Пульс зачастил, ладони вспотели, пальцы сжались в кулаки. И одновременно се наполнило странное желание.
Она не станет этого делать. Это неверно. Все вокруг неверно.
— Уходи, пожалуйста, — прохрипела она, испуганно отшатнувшись. — Пожалуйста, уходи сейчас же.
Но Тэа не ушел. Телли отступала, и они принялись кружить по палатке. Оказавшись там, где он недавно сидел, она споткнулась о подушку. Отбросив ее ногой, заметила серебристый блеск. Ей потребовалась лишь секунда, чтобы понять — это нож. Его нож. Должно быть, он случайно выронил.
Нож был не слишком большим, рукоятка украшена драгоценным камнями — излишне роскошно, — но лезвие наточено. Телли взглянула на Тэа, снова на нож. Оружие поможет ей. Спасет.
Телли наступила на лезвие ногой, набралась храбрости.
— Не знаю, чего ты от меня хочешь, — бросила она. — По правде, думаю, ты и сам этого не знаешь. Согласись, что сделал ошибку, и отошли меня обратно, пока еще не поздно.
— Это не ошибка, — ответил Тэа, скрестил руки на груди, прищурился. В мерцающем свете свечи он казался огромным, спокойным, непрошибаемым.
— Да конечно, ошибка. Я не вещь, чтобы меня красть, обладать мной. Мой дом не здесь, и жить тут я не буду… хотя могу умереть.