Солнцедар

— Необычная, какая у вас биография. Родились в ГДР, институт, языки… и вдруг флот. Отец военный?

«Да/нет» — со старшим по званию не пользовать, помнил Никита инструктаж отца, только «так точно», «никак нет».

— Так точно.

— И долго в Германии-то?..

— Два раза были. В общей сложности 7 лет.

— Серьёзно. И гда там? Случайно не в Магдебурге?

— Сначала Лихен, потом Дрезден…

— Столица Саксонии, столица Саксонии… Цвингер, мадонна с младенцем, штаб 1-й танковой… Доводилось, доводилось… А я в Дебрецене — это Венгрия — служил. С 74-го по 79-й. В Германии был с короткими командировками, в основном, Магдебург. Наверное, и школу там заканчивали, если целых семь лет?

— Так точно, заканчивал там.

— Угу… потом, значит, институт — и вдруг флот…

— Ну, не совсем флот, — осторожно открещивался Никита, — штаб, штабная работа.

— Сейчас с армии больше когти рвут. Молодые — так пачками, — шутливая подозрительность в голосе. Помолчал. И уже с доверительной интонацией, словно делясь наболевшим:

— Линяют и ладно. К лучшему. Естественный отсев, называется. Остаются настоящие, приходят вот сознательные.

Вновь развилка в полуулыбке: то ли комплимент Никите — сознательному, то ли ирония: и верно, какая штаб служба? Отложил карточку. Посмотрел в распахнутое окно. А там словно рисунок ребенка — синий квадрат неба, солнце — глаз ломит, и ласточки крыльями-ножницами стригут. Тронул пальцем нос. Посмотрел на Растёбина с ласковой цепкостью, улыбнулся чутко, склонил голову набок.

— Вероятно, знаете, что стряслось?

— Не представляю.

— Вот как? Хм… ЧэПэ у нас. Мичман Мурзянов. Очередной с ним инцидент. Шалит ваш сосед. Все серьёзней с каждым разом шалит.

Лебедев перешёл к подробностям, поведав об утреннем происшествии. «Уважаемые люди пострадали. У генеральши чуть ли не инфаркт, врача пришлось… Сам генерал Еранцев в ярости, жаждет крови. В общем, каша заваривается. Скверно всё, навел ваш друг шороху».

Никита поинтересовался, где Алик сейчас.

— Там, — Лебедев кивнул куда-то в стену, — отходняки ловит. Еранцев по ревности ему навалял. Такие вот дела… Никита Константинович, хочу, чтоб вы правильно меня поняли, учреждение мы хоть и мирное, но живём по военному уставу. В отсутствие руководства санатория я обязан провести разбирательство. Формально к вам претензий нет. Надеюсь, и не будет. Но и замолчать тот факт, что накануне видел вас в компании нарушителя, не могу. Исключительно в целях, как говорится, всестороннего и объективного… Таков порядок.

Что значит «надеюсь, и не будет претензий»? О каких он претензиях? — не мог взять в толк Никита.

— С наказаниями, само собой, у нас не шибко. Нарядов нет, гауптвахты не держим, — Лебедев вновь аккуратно улыбнулся, — не уверен даже, удастся ли мичмана отчислить с курорта. Подводники после автономки — история особая, элита, так сказать, флота, неприкосновенные наши. В общем, крайне проблематичные товарищи. Что в моих силах? Сигнализировать по месту службы. А это не пустяк, как может показаться. В прошлый летний заезд, к примеру, полковник один решил ковром из номера разжиться. Ковры у нас не абы что, больших денег стоят, подарок командующего Среднеазиатским округом, кто разбирается, понимает. Скатал, значит, товарищ полковник, начопер, ни много ни мало, самаркандца в ночь перед убытием — и чебурах в окошко. Утром к поживе, а там его уже мы, с распростёртыми. Сторожа у нас зарплату не просто так получают. А ведь человек без пяти минут начальником штаба дивизии был, ждал назначения. Здесь, при всей безобидности, даже серьёзней история, дело щекотливое. Сами понимаете, уровень пострадавших и прочие привходящие. Не пугаю, но чего доброго и по вам срикошетит. Понятно, вы всего лишь сосед, выпивали вместе, возвращались из города, а что там и как дальше было, кто знает…

Да к чему он ведёт? — никак не мог уловить Никита.

— Честно говоря, я не совсем понимаю…

— Никита Константинович, не всё так просто в этой простой истории. По-всякому может повернуться. Не хотелось бы отписывать вашим командирам в штаб Северного флота, вот о чём душа болит. Сами посудите: у Мурзянова память отшибло. Не помню, говорит, как в номере чужом оказался. В носу ковыряет, сопли жует: я не я. Возвращались вместе — помню, потом, говорит — как корова языком слизала. Вы только начинаете карьеру, зачем вам проблемы да неприятности? Соседи ваши и вы — не одно и то же. У вас путёвка, у них курсовка. У вас отпуск, они — лица с положением неопределённым. Не то командировочные, не то отдыхающие. Выставить их не выставишь, наверху приравняют к срыву реабилитации. Спросить с них — особо не спросишь. Отсюда бардак, вседозволенность. Управы нет, знают, чем и пользуются беззастенчиво. Распорядок, дисциплина — не наша прихоть, для их же блага. Не понимают, считают за принуждение. В итоге такие вот чепэ, и псу под хвост покой нормальных людей. Каждый год с подводниками у нас одна и та же канитель. Думаете, Мурзянов первый? Обидно даже не это, невиновных, таких, например, как вы, втягивают.

Его уклончивый взгляд остановился на Растёбине почти сострадательно.