Солнцедар

Сняла, отложила. Сомкнув ноги, машинально натянула на коленки юбочку. Разгладила блузку — от груди как от печки пыхало. Никита протянул руку, коснулся громады. Голову закружило: не веря, гладил упругий тряпичный вал. Высвободил одну из блузки, приник губами. Пальцы скользким зигзагом ушли под юбку. Тягучий, глухой стон. Девушка судорожно выгнулась, схватила его за затылок, прижала губы к своим, — уже мягким, липким, отзывчивым. Сипела загнанно, потом отпрянула, вскочила с лавки; рывком, нетерпеливо стащила до колен, как кожуру, его брюки с плавками; одноного подпрыгивая на туфле, выпуталась из трусиков — повисли на щиколотке белым скрученным силком — надвинулась и оседлала. Толчок, ещё один, и ещё — жадный, проламывающий в сладкую темь. Замычали слитно — две глухонемые, выскользнувшие на миг из своего одиночества, души. Прижалась пульсирующим животом, обвила руками, задышала в висок. Одиночество вновь схлопнулось. Обождал, пока утихнет, перекатил её, обмякшую. Вернул кожуру, застегнулся, недевственник, и, ткнувшись губами в прохладный затылок, сбежал.

Шатался до рассвета по хостинскому пляжу, и, кроме фантома горячки, дрожи, осклизлого сумбура, плоть которых осталась виться змеиным клубком, там, выше, в безымянном с сальными лавками парке, не помнил и не понял ничего.

Ян, грустный, курил на приступке крыльца. Увидев его, стёр сонной улыбкой печаль.

— Половой инстинкт явился причиной самоволки?

Растёбин подошёл, сел рядом. В пройме деревьев — небо серой казарменной стеной с тёмно-серым бордюром моря.

— Как погуляли, юноша?

— Тебя искал. Где был-то?

— А я — Катюху.

— Нашёл?

— Уехала красна девица в Красную Поляну. Оттуда.

Стена запламенела. Ян докурил, кивнул на море.

— Солнце какое-то нерусское сегодня.

— В смысле?

— Квадрат квадратом.

И точно, в рваных лоскутах тумана восходил раскалённый квадрат.

— Спать? — Ян отбросил бычок.

— Надо бы.

Встали, и тут сзади — позгалёвский хохот.

— Кра-са-ва! Чё со спиной-то?

— А чё?

— К какой лавке приклеился? Или приклеили? Сымай майку, полосатик. Ну, котяра, искал он!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Всплытие

Шипяще-ворсисто, как из пыльных глубин советской древности, в сон пробился марш физкультурников. Гимнасты в белых трико бодрой колонной сходили с кремлёвской брусчатки прямо в стекляху. Конским аллюром забрасывая колени, выстроились на матрасах. Принялись мускулистыми телами громоздить пирамиду.

— Рота, подъём! — проорал дурным голосом выспавшийся за всех троих Мурзянов.

— Выруби скворечник! — Ян глухо кричал из-под подушки.

— Меньше шляться надо! Подъём!

— Убааавь, — жалобно стонал каптри.

— Никак нельзя! Ручка громкости не предусмотрена! Гантели ждут!

— Из розетки! Вытащи её из розетки!

— Где вас, сук, носило? Хотите в комендатуру?!

Верхние попрыгали с плеч нижних, и физкультурники принялись за другую фигуру, названия которой Никита не знал. Потом пошли акробатические этюды. Подброс, сальто; пришитые улыбки держались мёртво на задорных лицах.

— Шляются… я как дурак, сиди — думай: забрали их, нет?

Упражнение «ласточка» — это Никита знал. Фигура «звёздочка» — тоже. Марш вдруг обвалился, и белые трико белым дымом затянуло обратно в пыльное сито радиоточки.

— Спасибо, тащ мичман.

— «…ращение руководства страны к советскому народу».

— Б***дь, Мурзянов, издеваешься?! Встану — на голову тебе надену!

— «В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачёвым Михаилом Сергеевичем…»

— А я что?! Оно само!

— «…в целях защиты жизненно важных интересов народа и граждан Союза Советских Социалистических…»

Жуххх! Над Никитой что-то пролетело. Бах! Мягкий шлепок о стену. Подушка?

— «…независимости и территориальной целостности страны, преодоления тяжелейшего кризиса, хаоса, анархии…»

— Мурзянов, не доводи…!

— «…в соответствии со статьёй 127 Конституции СССР и статьёй 2 Закона СССР о правовом режиме чрезвычайного положения, и идя навстречу требованиям широких слоев населения…»

— Это Лебедев нам — войну! Официально! — нервно загоготал Алик.

— «…необходимости принятия самых решительных мер по предотвращению сползания общества к общенациональной катастрофе…»

— Где шастали? Разбомбили санаторий?! Теперь народу — обращение руководства!

— «…обеспечения законности и порядка, ввести в отдельных местностях чрезвычайное положение на срок 6 месяцев с 4 часов по московскому времени 19 августа 1991 года…»

— Чё творили?! Лебедь нам — чрезвычайное!

— Заглохни!

Пятки, пробив матрас, ударили в пол — Позгалёв вскочил. Никита продрал глаза, тоже поднялся. Ян стоял у репродуктора, задрав голову.