Солнцеворот

— Они уходят! — рядом появился Левмир, стал по правую руку. По левую образовалась Айри. Оба смотрели в сторону леса, и только Эмарис, не отрываясь, глядел на тушу волколака.

Кровь, теперь, в набирающем силу рассвете, казавшаяся алой, а не черной, вытекала из его ран и бежала извилистой дорожкой…

Дружный вопль потряс неприятный берег. Заключенные орали, празднуя свою первую победу. Несмотря на трупы, усеявшие землю, победили — они. И трупов волколаков было все-таки гораздо больше.

Левмир улыбался — что ж тут удивительного. С его постоянной верой в людей, верой, граничащей со слабоумием, сейчас самое время улыбаться. Даже хорошо, что улыбается, вспомнил, наконец, кто он такой и зачем. Перестал терзать себя мыслями ещё более глупыми, чем его же глупая страсть, дать имя которой Эмарис пока затруднялся.

Айри позволила себе лишь слабую улыбку. Эта девочка в свои годы повидала, быть может, побольше Левмира, кроме того, она была дочерью князя. И сейчас уже подсчитывала потери и прикидывала, как их дурацкая выходка отразится на дальнейшем.

Кровь волколака добежала до моря. Так торопилась, будто несла какую-то весть. Накатила волна и окрасилась алым. Море лизнуло, попробовало кровь и принялось жадно пить. Только, наверное, не того вкуса оно ожидало. И вот далеко-далеко раздался рокот.

— Что это? — спросил Левмир, повернувшись к Эмарису.

Эмарис молчал. Левмир проследил за его взглядом, прищурился, глядя в бескрайнюю морскую даль. Тщетно. Ничего он там не увидит, наивный мальчишка, а когда увидит, будет уже поздно. Но. Ничего он там не увидит, наивный мальчишка, а когда увидит, будет уже поздно. Но нет пути назад, а на этот путь Эмарис благословил его сам.

— Побереги радость до лучших времен, — тихо сказал Эмарис и, присев, сполоснул в морской воде лезвие меча. — Если они настанут…

Рокот повторился и стал громче. Казалось даже, по земле пробежала дрожь. Как будто что-то огромное ворочалось в глубокой норе, просыпаясь от тысячелетней спячки.

10

Давно уже отгремел своё пир, и усталые князья с приближенными разошлись по каютам. Торатис, так и не притронувшийся к вину этой ночью, стоял на верхней палубе «Князя князей» и смотрел в подзорную трубу на далекий берег. Лицо его было бледным и будто окаменевшим.

Услышав справа шаркающие шаги, Торатис оторвался от созерцания пляшущих на берегу смертников и повернул голову. Князь Абайат тоже был бледен, но по другой причине.

— Мальчишка, — прохрипел он. — Хороший. Но слишком… Горячий…

Торатис промолчал. У Абайата с собой тоже была подзорная труба, и, прильнув к ней, он присвистнул:

— Вот теперь-то уж точно: да хранит нас Алая Река!

Словно в ответ на его слова, далеко на западе послышался грозный гул. Как будто само море недовольно ворчало, обещая дерзким людишкам всевозможные беды.

Князья переглянулись, и Торатис так же молча удалился. Абайат ещё долго стоял, опершись руками о борт, и тяжело дышал, борясь с дурнотой.

— Лошади, — пробормотал он. — Надо будет поместить лошадей в другие корабли…

И, будто найдя в этой мысли цель и утешение, Абайат кивнул и направился разыскивать адмирала флотилии.

XVIII Светлая страсть

1

Эрлот, не мигая, смотрел на сияющее в небесной дали солнце. Он стоял здесь, на вершине крепости, так давно, что светило казалось более подвижным, чем он. Но вот сзади послышался тихий звук приближающихся шагов, и Эрлот развернулся, чтобы встретить лицом к лицу графа Кэлпота. Тот поклонился:

— Ваше величество хотели меня видеть?

Эрлот кивнул и сделал неопределенный знак рукой, после чего уселся на один из каменных зубцов, венчающих крепость. Граф Кэлпот правильно истолковал жест. Улыбнулся и, подойдя к краю, посмотрел вниз.

— Давно мы не разговаривали наедине, Эрлот. Я уж было подумал, что ты задрал нос, как говорят люди.

— У тех, кто поднимается высоко, становится слишком много забот, чтобы обращать внимание на бездельников, озабоченных лишь сохранением привычных связей, — медленно проговорил Эрлот. — Про таких говорят: «задрал нос». В чем-то ты прав. Став королём, я постарался разорвать всё, что связывало и определяло моё бытие прежде.

— Не из пустой же заносчивости, полагаю? — Граф Кэлпот повернул голову и посмотрел на профиль Эрлота.

— Ты полагаешь правильно. Мне предстоит великое и страшное деяние, на которое может отважиться только один вампир в целом свете. Былые связи лишь мешали бы мне, сковывали движения.

— И, тем не менее, я тут. — Кэлпот похлопал рукой по камню и тут же запрыгнул на соседний зубец. — Полагаю, это как-то связано с нашим последним разговором?

Эрлот улыбнулся. Он помнил этот разговор. Тысячи лет назад, вскоре после падения императора Киверри.

— Тогда всё было очень просто, — заговорил Эрлот, медленно и неохотно приоткрывая душу постороннему. — Отгремела большая война, в которой я одержал победу. Не делай выводов, Кэлпот. Я не из тщеславия говорю «я». Просто война — это моя страсть, и только я определяю своё бытие, исходя из неё.

— Это мне понятно, — наклонил голову Кэлпот.