А теперь принцесса испытывала лишь человеческий голод, от которого всего-то приходит отупение и слабость. Но даже в этом боялась признаться, потому что тем, кто шагал рядом с ней, было стократ хуже.
— А может, слетаем куда? — предложил Роткир.
Остановивший сердце, он вновь напоминал себя прежнего, и Ирабиль понимала, почему. Никаких чувств — ни ужаса, ни отчаяния, ни боли, ни грусти, — ничего, кроме страсти, которую он ещё не воспитал. Так просто жить и быть самим собой. Если бы не голод.
Роткир и Кастилос шли впереди, плечом к плечу, а Ирабиль тащилась за ними, шагах в пяти. Прошла уже половина ночи, но ни о каком привале речи не было. Ирабиль еле передвигала ноги, но молчала. Что она могла предложить? Развести костер и смотреть друг на друга голодными глазами? Рано или поздно дойдет и до такого, но по своей воле приближать ужасный миг она не собиралась.
— Куда, например? — проворчал Кастилос.
Он обернулся, скользнул взглядом по принцессе и кивнул. Так он делал постоянно, притворяясь, будто проверяет, идёт ли она. Но Ирабиль не давала себя обмануть. Она слишком хорошо помнила, как сидела на столике, глядя на пробирку.
— Да хоть куда-нибудь! — разозлился Роткир. — Мы сейчас куда идём? На что надеемся? Это ты наученный, привык рогом упереться и ломить до Алой Реки, а я человек простой, мне надо — я беру. И вообще, Река не в ту сторону. Вот и полетели бы людей искать.
— Хочешь сказать, ты бы сумел вот так запросто выпить кровь из первого попавшегося человека? — спросил Кастилос.
— А хочешь сказать, нет? Мужик, ты забыл, с кем разговариваешь. Я вырос там, где, чтобы выжить, нужно у голодающих корки хлеба изо рта выдергивать. А потом уже учиться сытых бить, да мясо отбирать. Это тебе не в деревне коров за сиськи дергать.
Кастилос промолчал, но Ирабиль почувствовала, что очередное упоминание о деревне было ему неприятно. Кастилос сделал всё, что мог, чтобы оставить прошлое в прошлом. И она привыкла к нему такому: сильному вампиру, умеющему вести себя изысканно и готовому умереть, спасая от смерти ее. Однако у прошлого есть одна отвратительная черта: что бы ты ни делал, оно уже случилось, и его не перепишешь. И где-то там, внутри, Кастилос навеки останется деревенским мальчишкой, повстречавшим в лесу охотницу Эмкири. А она, Ирабиль, останется сумасшедшей девчонкой, сбежавшей из дома, чтобы спасти Левмира.
Ирабиль содрогнулась, так явственно услышала голос старушки. Завертела головой и показалось, будто увидела среди деревьев силуэт, который тут же растворился в темноте.
— Эрлот собрал всех людей в Кармаигсе. Всех, кого не убил, — сказал Кастилос.
— Знаю. И чего? Мы так и так в Кармаигс собирались. Вот и полетели, заодно пожрем. А если этот твой Эрлот чего-то предъявлять затеет, так мы ему сами предъявим: ты, мол, нам в Варготосе сколько крови попортил? Вот и давай, делись теперь, а то ножиком под ребро пощекочем, чисто смеху ради. Серьезно, мужик! — Роткир остановился и повернулся к Кастилосу. — Либо ты мне рассказываешь сейчас, на что надеешься, либо я точно полетел. Э, рыжая! Научишь, какие заклинания шептать, чтоб летучей мышью обернуться?
Ирабиль кивнула с кислым выражением лица, но Кастилос не собирался отпускать Роткира.
— Я думаю! — сказал он. — В отличие от тебя. Знаешь, как всё выглядит в Кармаигсе? Представляешь, что такое бараки, которые охраняют вампиры? Ты там ничего не добьешься, только привлечешь к себе внимание, и тебя убьют. Впрочем, допускаю, что у тебя хватит расторопности сбежать, и вернешься ты — сюда. После чего мне придется иметь дело с тобой, окончательно обезумевшим от голода. Так что закрой, наконец, рот и иди!
Кастилос двинулся дальше, и Роткир пошел за ним.
— Вот уж хрена! — говорил он. — Я тебя предупреждал: когда голодный — не заткнусь. Так что думай быстрее и давай что-то решать. Пока ночь и обернуться можно.
— Есть один вариант, — словно бы нехотя произнес Кастилос. — Заткнет тебе рот и решит вопрос с кровью. Но я пока не готов его применить. Подождем.
— Сколько ждать? — Веселья в голосе Роткира не осталось, даже притворного. — Есть тема — давай делать, готов не готов — пустой треп. Сначала делаешь, потом думаешь, привыкай, тут тебе не деревня, где над каждой коровой по часу размышляешь, пока пристроишься.