Солнцеворот желаний

Проведя рукой по красным волосам-ниточкам и разглядывая крупные, чёрные глаза-пуговицы, я вспоминала свою куклу. У меня была красивая, из настоящего фарфора — подарок от родственников отца. Я не могла играть с ней, как с другими игрушками, — только под присмотром няньки. Но всё равно любила её. У неё была белая кожа и румяные щёчки. Настоящая кэрра, не то что я. Жаль, что мама продала куклу, когда отца не стало. Мне было всего десять лет. Горькая потеря.

Эта девочка ненамного младше меня, а осталась совсем одна, как и другие сироты. Я почувствовала себя лучше, подумав, как она обрадуется, когда увидит её.

* * *

Упаковав куклу в чистую тряпку, вышла из дома, щурясь после тьмы от яркого света. Сложно понять, сколько я отсутствовала, но догадываюсь, что нужно спешить, иначе Аксель догадается, что я удрала из больницы. Теперь, когда знаю где нахожусь, и куда идти, поняла, что и до больницы не так далеко, если не плутать дворами, а идти между домами, забирая в правую сторону.

Зайдя за угол и пройдя через стоящие наискосок дома, увидела вдалеке сизые от яркого солнца очертания больницы. Если приглядеться, можно даже разглядеть окна детского отделения.

Я сделала не больше десяти шагов, когда сзади послышался громкий шум, будто что-то большое упало вниз. Обернувшись, взглядом наткнулась сначала на отвалившийся кусок от стены здания, вокруг которого встали клубни пыли, потом заметила убегавшего человека, кажется, он чуть не попал под обвал. А потом уже мой взгляд остановился на самом здании и той картине, что была нарисована на нём, занимая полностью всю боковую сторону дома.

Это была женщина в белом балахоне, раскинувшая руки в стороны, босая, парящая среди облаков. Её тёмные волосы развевались вокруг запрокинутой головы, рот приоткрыт, а глаза закрыты. И казалось, что она улыбалась чему-то далёкому, совсем как белые облачка на голубом фоне вокруг неё. Таким же белым, но более блестящим цветом, был сделан дым, обвевавший её талию, спускавшийся к ногам и выглядевший как крылья позади женской фигуры. А сверху повторявший очертания головы дракона, смотрящего выше к черноте с горящими звёздами.

— Святая Клэрия, — прошептала негромко, а меня поправили:

— Нет. Святая Селеста, покровительница больных, — знакомый голос прозвучал совсем близко. Повернувшись, увидела рядом задумчивого Кукулейко, с хитринкой на губах изучавшего рисунок. — Неплохо получилось. Краски такие сочные, насыщенные. Её недавно нарисовали. Видимо, до людей дошли слухи о том, что ты делаешь в больнице. Заметила отметины на ладонях? Следы от порезов. Тот, кто рисовал это, знал, как именно ты лечишь детей.

— И поэтому нарисовал внизу маленьких драконят? Слишком много чести для парочки исцелённых детей. Я и вполовину не так хороша, как Клэрия. Ей не надо было себя калечить, чтобы спасать жизни, — ответила с горечью.

— Ну, ты слишком строга к себе. Клэрия не сразу научилась лечить. Ушли годы, прежде чем она в совершенстве освоила свой дар. И она была не одна. У неё был хороший учитель.

— Учитель?

Кукулейко повернулся ко мне и взмахом руки воссоздал давешний сверкающий шар. Кажется, он хотел что-то этим сказать, и я внимательно уставилась в блестящие разряды, разлетающиеся во все стороны. На мгновение, показалось, что углядела чёрные провалы среди белых облаков, но они исчезли, а я ощутила на себе тяжёлый взгляд. Подняв голову, столкнулась глазами с шаманом. Он был серьёзен, как никогда.

— Этого нет ни в книгах, ни в преданиях, но он был. Колдун, который обращался внутрь себя за магией, и который смог научить её поступать также. Ведь сила ариуса — это не заклинания или пасы руками, это магия души. Того, что внутри. Вытащить её на свет — настоящее испытание.

— Ты хочешь научить меня этому? — я осторожно отошла назад. В голове были свежи воспоминания о другом существе, желавшем стать моим учителем.

Шаман резко хлопнул в ладони и шар пропал, а вместе с ним взметнулись голуби, разлетаясь в разные стороны над нашими головами. Откуда-то потянуло холодом, и я поёжилась, вспоминая, что мне нужно спешить в больницу, а стоять здесь, на открытом пространстве в компании опального шамана — не самая лучшая идея.

— Король будет против. Вы оскорбили его. И сильно.

— Заносчивый мужчина. Ему не нравится, когда говорят правду. И особенно, когда она звучит в присутствии его подданных. Но разве ты считаешь, я был неправ?

Кукулейко имел наглость сказать, что объявлять помолвку с молодой вдовой лучшего друга — это оскорбление его памяти. Более того, в весьма туманных выражениях, намекнул, что в курсе о заключённой сделке и что запланированный брак не совсем доброволен. Это сильно не понравилось королю, и он приказал выпороть шамана за дерзость (он в своих речах запанибратски обращался к Никлосу, будто тот всего лишь мальчишка, и вовсе не король), а после изгнать из столицы. Присутствие шамана на этих улицах — прямой вызов королевскому приказу.

В глазах мужчины было нечто такое… лукавое, что я согласно улыбнулась. Он всё видел через призму насмешек. И поддёвок. И кажется, мне это нравилось.