Я ходила из комнаты в комнату и видела призраков прежних обитателей: до меня доносились забытые разговоры, женский смех, аромат духов и мокрой шерсти. Ник внизу занимался розжигом камина, чтобы скорее согреть дом, а я, среди платьев в женском шкафу, подбирала то, во что могла переодеться и это почему-то казалось неправильным, хотя хозяйке эти вещи были уже ни к чему.
Никлос заранее позаботился о продуктах — накануне этот домик посетил лесничий и заполнил подвальный магический ледник свежими овощами и мясом. Мне давно не приходилось готовить самой, однако я с лёгкостью вспомнила, как разжигается духовой шкаф и менее чем через час у нас уже было овощное рагу из кролика.
Было приятно поработать руками, ни о чём таком не думая. Пока я занималась готовкой, Никлос готовил столовую, раскладывал приборы и расставлял бокалы, открывал бутылку с вином и даже умудрился откуда-то нарвать осенних цветов и, смешав их с хвойными веточками, поставил в вазу в центре стола.
Трапеза проходила в молчании, мы неторопливо обедали, слушая тишину и мягкое потрескивание дров в камине. Отведав прекрасного красного вина, я сказала тост:
— Чтобы будущее было светлым, — и мы, чокнув бокалами, неспешно выпили, обдумывая мои слова.
— Как причудливо меняется жизнь, — сказал Ник, когда обед закончился и мы разместились в низких креслах с подставками под ноги у камина. Он раскурил трубку, глядя в весёлый танец огня. — В прошлый раз отец на этом самом месте обещал уши надрать, если ещё раз поймает за курением табака. Он считал, я слишком молод для этого, а вот дед, наоборот, стремился как можно раньше подготовить меня ко взрослой жизни. И курение считал одним из этапов взросления.
— У меня отнимали куклы и ругали за вольное общение с деревенскими мальчишками. Будущей благородной кэрре не пристало якшаться с простолюдинами. Сложнее потом будет ими управлять, — ответила, говоря словами нелюбимой бабки с материнской стороны. — А отец, совсем как твой дед, поощрял стремление бегать по долине с Кристаном наперегонки и прыгать в горную речку, карабкаться по скалам, босой ловить рыбу и стрелять из арбалета птиц. Он верил, что девочка должна не уступать мальчикам в играх и всегда давать сдачи, если кто обидит, — я улыбнулась, вспоминая всё, что говорил отец. То, как светились его глаза, когда мама ругалась за мои проделки. — Он так обращался только со мной. И если в детстве мы с Кали вместе носились по замку и сигали с обрыва, то потом она резко изменилась и стала настоящей кэррой. Её, в отличии от меня, ругали за детские выходки.
— Думаешь, это было связано с тем, что сделал твой отец? Сделка с эльфами?
— Разумеется, — я нахмурилась и немного отпила из бокала, чувствуя, как приятная слабость расходится от головы к груди. — Он хотел воспитать во мне дух борца. Он знал, что, если я вырасту обычной кэррой, мне будет непросто.
— Я не знаю, что сподвигло его сделать то, что он сделал. Но я рад, что он смог дать тебе волю к сражению, — тихо ответил Ник, скрываясь в клубнях сизого дыма.
Следующие часы прошли в тихой беседе. Мы вспоминали наших родителей и детство, делились смешными поступками и проделками, пили вино и курили трубу (не смогла удержаться, и словно в подтверждение отцовских слов, решила попробовать: от кашля разболелось горло, и я впервые услышала, как во весь голос хохочет король). После вина перешли на коньяк и разбили партейку в карты. Мы сознательно избегали серьёзных тем и того, что происходит между нами, а когда совсем стемнело, вышли на улицу к небольшой беседке, окружённой зелёными-зелёными туями.
Ник притащил большой самовар и несколько чашек, а я вытащила из духового шкафа тёплый яблочный пирог. От выпитого немного кружилась голова и шумело в ушах, но мне было всё равно. Наверное, со мной что-то не так, раз я так расслабилась в обществе короля, что даже не сопротивлялась, когда он обнял и мы вместе разместились на широкой деревянной скамейке, укутавшись в огромное, меховое одеяло.
В ночи раздавалось уханье совы, за частоколом из сосен виднелось стремительно темнеющее небо, насыщающееся фиолетовой и синей сочностью, и загораясь тысячами далёких звёзд. Здесь тишина имела другой оттенок.
Если во дворце в такое время становилось тихо, то можно было услышать звуки города у подножья скал, услышать далёкий перестук от ночных смен на заводах, рокот волн и крики ночных птиц. И даже в самый тёмный час во дворце кипела жизнь в служебных помещениях. В четыре начинала работать кухня, круглосуточно стирали в прачечных, не спали служащие, работала доставка и взлетали в небо ночные курьеры. Дворец по-настоящему никогда не спал.
Но здесь всё было иначе. Здесь слышно только дыхание леса, какой-то тих небесный гул, да скрип покрытых иголками ветвей. Что-то хрустнуло вдалеке и затихло. Зашелестела листва, дом чуть вздохнул брёвнами и успокоился. А чашечка, поставленная на блюдце, негромко звякнула. Всё смолкло.