Солнышко. Три новеллы о женских сердцах

Выбирать не приходилось. Напуганные горьким опытом, потеряв первого ребенка, они с мужем решили, что Яна возьмет отпуск на год за свой счет. Жили они тогда в двухкомнатной квартире вместе с родителями Яны. Безусловно, бабушка с дедушкой обожали Дану, но согласованности в их действиях не было как во время детства дочери, так и в пору детства внучки. И даже не то страшно, что каждый вёл себя по-своему, потому что действия каждого были полезны малышке. Беда была в том, что каждый считал действия другого совершенно неправильным и по этому поводу они беспрерывно ссорились друг с другом, причём часто при девочке. Дедушка любил рассказывать сказки и истории, но делал это лишь тогда, когда хотел сам, порой вторгаясь в игру или разговор мамы с дочкой, но подходило время новостной передачи, и дедушка тут же прекращал рассказ, отсылая плачущую Дану к маме.

Бабушка не умела ни рассказать, ни научить чему-то, но обожала вкусно накормить и побаловать внучку, чем стремительно превращала её в маленького деспота по отношению к себе же самой. Бывало, посадит дедушка внучку к себе на колени и начнет самозабвенно что-нибудь эдакое не по возрасту умное рассказывать (казалось, что он своим рассказом восторгается больше, чем ребенок), а тут бабушка заходит из кухни:

– На черта ты ребёнку голову ерундой забиваешь? Ей кушать пора! – и тут же елейным голосочком: «Пошли, манюнечка, бабушка тебе свежий супчик сварила».

Яна нуждалась в помощи родителей, поэтому некоторое время вынуждена была относиться к этому терпеливо. От мужа помощи ждать не приходилось. Из-за того, что Яна взяла отпуск за свой счет, он должен был работать больше и очень уставал. Со временем, когда малышка стала меньше болеть, появилась возможность организовать свой день так, чтобы справляться самой и с хозяйством, и с ребёнком и Яна изолировала девочку от разрывающей любви бабушки и дедушки. Они много гуляли в парке, наблюдали за птицами, деревьями или, в теплую погоду ложась на траву, рассматривали копошащихся в ней букашек. Яна не относилась к дочке, как к живой кукле, не наряжала её на прогулку в рюши и бантики, запрещая ко всему прикасаться, чтобы не испачкаться. Дане на детской площадке разрешалось всё: кататься на скрипучих качелях, съезжать с поржавевшей в некоторых местах горки, залезать на лесенки. Ей можно было пачкаться в песочнице, рвать колготки, ползая на четвереньках и висеть на перекладине вниз головой, но мама не сводила с неё глаз ни на минуту. Потом они возвращались домой, Яна купала малышку, кормила и укладывала спать. Если же погода не позволяла выходить на улицу, они творили и вытворяли. У Даны рано обнаружился талант художника, и Яна всеми способами старалась его развивать: объясняла азы композиции самых простых рисунков, варианты смешивания и сочетания цветов, способы рисования карандашами и красками. Хорошим примером было множество книг с иллюстрациями известных художников, которые Яна покупала, когда её кроха была ещё в колыбельке. Они лепили зверушек из пластилина, вырезали аппликации и очень много разговаривали. Детство дочери было, пожалуй, самым счастливым периодом в жизни Яны. Потом переезд в Израиль совпал с возрастом, который на иврите называется (противный возраст) или (что-то типа «дурнадцать») и счастье закончилось. Знакомство с Шемеш чудесным образом продолжило это счастье, ведь сейчас девочка была в том возрасте, в котором Дана была ещё близка с матерью.

Вскоре после того, как Яна начала встречаться с Димой, она довольно быстро поняла, что в его желании познакомить свою новую подругу с дочерью было и отцовское тщеславие, и самый банальный расчет. Он не просчитался: не полюбить Шемеш было невозможно. Хотя внешне она была совсем не похожа на Дану, но характером очень напоминала её: такая же хохотушка, ласковая, задающая массу вопросов и умеющая выслушивать ответ, смешно путающая слова (у Даны это было возрастное, а у Шемеш связано с тем, что она больше говорила на иврите).

Прошлый раз, когда они взяли Шемеш гулять в парке, они подошли к лотку и папа сказал дочке, чтобы она выбрала себе мороженое. Обычно девочка выбирала какой-нибудь «артик» за 3 шекеля, но в этот раз ей на глаза попалось мороженое в шоколадной глазури.

– Сколько? – спросил Дима продавщицу.

– 12 шекелей.

Диму перекосило. Выражение любящего папы тут же сошло с его лица, глаза стали злыми, губы сжались, заходили желваки. Он вынул из кармана жменю мелочи и начал выбирать монетки с ладони. К этому моменту Шемеш уже разорвала обертку и вынула какой-то сюрприз в виде картонной собачки, завернутый в прозрачный маленький пакетик.

– Папа, смотги, тут ещё и подагочек! – радостно обратилась она к отцу.

– Ещё бы, – раздраженно буркнул Дима, – за 12 шекелей можно было и больше положить. Что-то ты сегодня дорогое мороженое выбрала, доча.

У бедной девочки быстро заморгали глазки. Яна поспешно взяла её за руку и задорно воскликнула:

– Зато мороженое вкусное! Правда, Рыжик? И вообще, у нас выходной – гулять, так гулять!

– Эк! – передернул плечами Дима.