Соло

Шокировало меня не сама кардинальная и как будто нереальная перемена, а то, как он это сказал. Как Насте. Как женщине, не имеющей для него вообще никакого значения. Я сомневаюсь, что с целью задеть поглубже, мы не настолько давно и глубоко близки, когда такая стратегия может иметь субъективное личностное значение. И это еще хуже. Меня поравняли с кем-то, на кого глупо тратить ментальные ресурсы. Без причины. Без всякой причины, как будто она и не требуется или я недостойна того, чтобы объяснять. Но я не сделала ничего, чтобы со мной так обращались. Со мной нельзя так обращаться.

— Это за тон, блять? — с доброжелательной улыбкой свежуя его взглядом, осведомилась я, склоняя голову.

Его, не ответившего, даже не посмотревшего на меня. Уже позволяющего себе то, чего ему нельзя вообще и никогда в принципе — на долю мгновения холодно поднявшего уголок губ с равнодушным отстранением, прежде чем его пальцы повернули ручку двери, и он безмолвно вышел за нее. Довольно громко захлопнув за собой.

Эхом в голове этот звук в наслоении с беспощадным выстрелом такого знакомого, но на этот раз едва не убившего на поражение: Катя в очередной раз неосмотрительно, тупо и самозабвенно влюбилась, а ее возлюбленный в очередной раз тупо и самозабвенно посчитал это дозволением вести себя так как ему заблагорассудится.

Мышцы лица искривляет знакомый болезненный оскал, когда смотрела на захлопнувшуюся дверь и произносила уже заебавшее, но такое традиционное:

— Да не угадал ты, родной. Катись нахуй, вернуться можешь только за ускоряющим пинком.

А слезы, ушедшие с холодной отрезвляющей водой в сток, второй раз за утро принятого душа, это не так важно. Там, может, химический состав чуть различается, но по сути та же вода. Ушла в сток, в канализацию, и это нормально. Все нормально, мир вновь понятен, а это важно.