В самолете думал о прошлом. О детстве. Есть дом, в котором он родился, есть дом, в котором прожил последние пять лет
Он решил попробовать. Начать с того самого дома. Вернуть одну восьмую часть жизни. Так захотелось увидеть мать.
Лишь бы она была дома. Лишь бы одна….
Когда сошел с трапа самолета, заныло сердце. Накрапывал дождь, небо было серое, хмурое. Ностальгия — не просто тоска по родине, это образ мыслей. Приходится жить короткими приездами туда, где потом снова покажется гадко. Обругать, доказать себе, что был прав, когда сбежал отсюда, а потом тосковать именно по этой гадости. Он и тосковал.
Матери дома не было. Долго звонил в дверь и машинально шарил по карманам в поисках ключей. Ключей не было. Как странно… Нет ключей от собственной квартиры… Он решил, что мать в загородном доме, вместе с Зайкой, Миленой и ее новым мужем. Или они не ладят? Ему ничего не оставалось, как спуститься вниз.
Не сложилось. Значит, не судьба. И тут, выйдя из подъезда, он увидел, как навстречу идет мать. Времени-то сколько прошло! Он уже был здесь однажды. С лицом, изуродованным шрамом и ужасными ожогами. И не решился подойти. И сейчас видел, что мать идет прямо на него, и невольно попятился. Узнает или нет? А как же вещее материнское сердце?
Она посмотрела, как на чужого, и прошла мимо. У двери задержалась, завозившись с кодовым замком. Не обернулась, хотя он, не отрываясь, смотрел ей в спину. Раздался противный писк, дверь открылась. Она уходила, и он не выдержал и позвал:
— Мама!
Она вздрогнула, но опять не обернулась. И он подумал, что позвал слишком тихо. И уже отчаянно и громко повторил:
— Мама! Это я.
И тогда увидел ее глаза. Такие глаза, что сразу вспомнил старую женщину на заброшенном хуторе. Та женщина была его матерью, а эта? Разглядывала его внимательно, но осторожно. Берегла себя. Не узнавала. И так же спокойно, оберегая свой покой, сказала:
— Вы ошиблись, молодой человек.
— Где Милена? Где моя дочь? — тихо спросил он.
— Вас не касается судьба лживой женщины, которая давно в могиле. А дочь это не ваша, а писателя Акима Шевалье. Моего сына.
— Как же легко ты поверила в мою смерть! Почему?
Она прикрыла ладонью глаза, потом замахала на него дамской сумочкой, которую держала в другой руке:
— Нет-нет, вам не удастся! Свой долг я выполнила достойно! Я уважаемая женщина, и никто, слышите, вы? Никто не может меня упрекнуть! Ни в чем! Вы напрасно прикидываетесь моим сыном! Вы совершенно не похожи на Акишу! Хоть бы посмотрели его фотографии, молодой человек, прежде чем ко мне приходить! Стыдно!
Стыдно? Ему было горько, но никак не стыдно. Усмехнулся криво и покачал головой: не сложилось.
Она почему-то не уходила, и все размахивала своей маленькой черной сумочкой. Словно стараясь от него защититься. А он вдруг сообразил: она говорила о жене. Милена. Лживая женщина, которая давно в могиле… Как же так?
— Милена умерла? — не поверил он. — А Зайка?
— Зоечка гуляет с Антониной Иосифовной. Не смейте к ней подходить. А Милену давно уже убили вместе с ее новым мужем. Заслужила. Он не видел мать очень давно. Несколько лет. И почему-то раньше не замечал ее злорадства, когда речь заходила о чужом несчастьи. Не замечал ее холодности, чопорности, из-за которой отец, должно быть, и ушел в другую семью. Главное в жизни — это покой. Чтобы не появлялись на лице морщины, чтобы сердце не болело, и не случился в раннем возрасте инфаркт. Главное, делать все правильно и достойно, чтобы не осудили люди. Чтобы не в чем было упрекнуть. Нет, это была не его мать. Мать писателя Акима Шевалье. А своего родненького Андрюшу ждала на хуторе во Владимирской области другая женщина. Туда надо было ехать.
Он успокоился и задал вопрос, который теперь интересовал больше всего:
— Кто убил Милену?
— Вдову Акиши, — тут же поправила она, — убили бандиты, которые преследовали ее второго мужа. Этого ужасного человека. Мелешева.
— А он?
— И он. Умер.
Итак, оба заклятых врага мертвы. Правосудие свершилось без его участия. Потом подумал, не дать ли матери денег? А на каком основании? Судя по всему, она не нуждается. Если в дом по-прежнему приглашают домработницу, значит, в деньгах недостатка нет. Зайка, наверное, унаследовала имущество Мелешева. У того не было своих детей, и если он удочерил ребенка, значит, девочка теперь хорошо обеспечена. Не нуждается она в деньгах. И тем более в воскресшем отце. Все. Кончено. Он резко развернулся. Прочь отсюда.
Он уходил, а мать все еще стояла перед открытой дверью в подъезд. Теперь она смотрела ему вслед.
Может быть, она что-то и сказала. Только он не услышал…