Соло На Два Голоса (СИ)

Между тем, моя жизнь в Израиле была более чем размеренной. В сущности, каждый предыдущий день был похож на следующий, и так месяц за месяцем. Меня это не огорчало, потому что было удивительно спокойно и ясно на душе. Не мечталось о будущем, но и не горевалось о прошлом, что уже огромное достижение. Всю предшествовавшую жизнь я либо горевала о произошедшем и собственной никчёмности в этом мире, либо мечтала о несбыточном, невозможном, не для меня существующем. И вот всё это разом прекратилось. Наверное, возраст. Аккуратно и почти незаметно перекатило за 45. Расхожий афоризм "после 40 жизнь только начинается" подходит, наверное, всё же не всем. Это смотря какая жизнь была до названного возраста, какой у человека накоплен опыт и насколько он готов ещё жить после этого самого "только начинается". Может, у него все желания исполнились, осталась парочка завалявшихся в углу, так на хрена ему ещё 40 лет в запас? Или, напротив, настолько ничего не получилось и не случилось, что впору заново рождаться, дабы переиграть всё, вплоть до формы носа и размера ноги. Что такого вдруг может внезапно начаться в сорок лет, что примирит аутсайдера со всей предыдущей довольно долгой жизнью? Да ну, просто яркая киношная фраза из сценария - на потребу, для кинозрителей. Пустая. Ничего в ней нет - ни смысла, ни правды, одна барабанная пафосность. Из серии "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью" или "Нам ли стоять на месте!". А ты постой. Посто-о-ой. Послушай себя и свой организм хотя бы. Уже козликом-то не поскачешь - природа-матушка позаботилась, чтобы все помирали вовремя, не задерживаясь на этом свете. Это достижения медицины и фармакологии взялись делать козу матушке, но их успехи исключительно временные, в конечном итоге по всем очкам матушка побеждает. Всегда. И с хорошим пока что счётом.

Вот вам и "только начинается". Организм так не считает, у него своя, правильная биология - с началом отсчёта от момента рождения. А дальше - сплошное отмирание и умирание, извините. Исчезание. Постепенное исчезание...

Я ездила по Израилю на своей машинке, любовалась красотами и достопримечательностями. Уставшая, как такелажник после второй смены, возвращалась в свою милую квартиру, вечеряла с чашкой кофе перед монитором компьютера, который показывал мне какой-нибудь милый старый фильм. Я знала, что живу в ожидании. Ну, вот как ждут мужей-отцов из далёкой командировки, к примеру. Я была спокойна и умиротворена.

И однажды в очень хорошую минуту, как раз за кофе и с кино, оно случилось снова. Кино называлось "Здравствуйте, я ваша тётя!". И замыкание с переносом ТУДА случилось легко и даже весело - на смешной сцене объяснения полковника Чеснея с "тётушкой".

Я попала в моё прошлое ровно на этом же месте фильма, который папа смотрел в одиночестве, полулёжа на диване, укрытый лёгким пледом. Я прекрасно помню, в каких местах этот плед был в дырках и затяжках. Как любила я этот плед - он был удивительно мягкий...

Папа тихонько хихикал, глядя в экран, рядом на тумбочке лежала газета "Труд" с датой 14 ноября 1978 года. Внезапно стало ужасно зябко, меня затрясло, заколотило, я почувствовала знакомый вкус горечи во рту - вкус ужаса. Ровно через две недели папы не станет.

Он уже сильно сдал, ему худо, в комнате просто вонища от валокордина, топор можно вешать! Что, неужели тогда ничем другим не лечили ещё, не могли ему помочь как-то иначе? Почему сплошной дурацкий валокордин? А ведь, вроде, помню, были какие-то ещё таблетки. В сущности, какая теперь разница - можно подумать, что я могу его спасти - из сегодня во вчера!

Я села в ногах у папы. Он пока что не отрывал взгляда от телевизора.

- Па-а-ап! - тихонечко позвала я, чтобы не напугать. - Ты меня слышишь, пап?

Папа вздрогнул и как-то неуверенно повернул ко мне голову. Прищурился.

- А?

- Папочка! - всё-таки не смогла я сдержать всхлипа радости. - Неужели ты меня слышишь?

- Слышу? - папа ещё сильнее прищурился. Почему он не носил очки? Ах, да... Он же был ещё почти совсем молод. - Да я вас... вас... кажется, вижу. Так, галлюцинации... - последнюю фразу он сказал уже почти шёпотом, как бы себе самому и сильно озабоченным тоном. Он даже закусил губу и побледнел.

- Нет, папа, нет, никаких галлюцинаций! - затараторила я. - Тебе не мерещится, я здесь, рядом с тобой, - в доказательство своих слов я положила руку на плед, которым были укрыты папины ноги. Он дёрнулся, как от укуса змеи!

- Боже, что же это? И почему "папа"? Какой папа?

- Я твоя Анька, папочка. Вот так получилось. Не знаю, как, но я к тебе пришла из... страшно сказать, какого года.

- Так... Это всё... Оказывается, не сердце у меня больное, а шизофреник я, - печально констатировал отец, глядя мне прямо в лицо. - Я вас вижу. У меня замечательное чёткие зрительные и слуховые галлюцинации.

- Это не так, нет, ну, поверь же!

- Конечно, сейчас я уговорюсь так не думать, и окончательно стану шизофреником. Они всегда твёрдо знают, что здоровы.

- Думай, что хочешь. Только поговори со мной, а?

Отец внимательно разглядывал моё лицо.