Соло на два голоса

– Серж, ты тоже хорош! Что ты себе позволил? У девчонки самый гадкий возраст – и внутри, и на физиономии, а ты чего учудил? Да при людях! Слишком много на грудь принял, да?

– Она меня оскорбила! – орал придурок. – К тому же в мой день рождения! Она не будет наказана?

– Я с ней поговорю, – голос матери звучал твёрдо, решительно, но спокойно. – Ты сейчас пойдёшь к гостям, извинишься перед ними и скажешь, что всё в порядке. Ты меня понял?

Дальше звук короткой возни, возможно, мать, отодвигая мужа от моей двери, приобняла его и даже поцеловала – звук чмока был вполне очевиден.

– Ладно, – ворчливо согласился Серж и, видимо, ушёл. А потом открылась дверь в мою комнату. И я увидела мать…

Она была нарядной и надушенной, но красной от гнева и волнения. Её глаза сверкали нехорошим огнём – огнём ненависти. Теперь я это оценивала именно так, а в детстве просто до смерти боялась этого огня и тут же убирала свой взгляд – опускала глаза и вообще мечтала ослепнуть.

– Ты что же это? – тихим и низким голосом начала мать, медленно наступая на меня, девочку, от двери. Взрослая я смотрела на неё сбоку и отметила, что я теперь выше и шире в плечах, чем была мать. И мне не страшно. Мне лишь безумно жалко ту девочку, что пригнулась к столу и прикрыла глаза, будто ожидая удара. Теоретически удар мог случиться: изредка на мать находило, и она могла врезать пощёчину или увесистый подзатыльник. – Ты что же это себе позволяешь, а?

– А он? А он? – тихонько забормотала девочка, на всякий случай прикрывая голову кулачками, которые никак не могли разжаться. – Зачем он так?

– Он с тобой как отец! И говорил про тебя как отец! Это забота! Это нормальная отцовская забота!

– Мамочка, он не отец мне! Он не должен так говорить! – заплакала я. – Мне неприятно, мне было очень неприятно, мамочка!

– Да плевать на твоё «приятно-неприятно»! – возмутилась мать и подбоченилась. – Ты кто такая тут, кто тебе дал право портить взрослым людям праздник? Тем людям, которые заботятся о тебе, кормят, одевают, переживают за твоё грёбаное будущее и, между прочим, теми самыми словами, на которые ты изволила оскорбиться, лишь доказывают именно это!

И тут опять что-то случилось. Только уже со мной нынешней, взрослой. Я находилась в двух шагах от матери, сбоку. После этих её слов неожиданно для себя самой я размахнулась и изо всех сил врезала ей по физиономии. Кажется, кулаком… Это было такое потрясающее чувство освобождения и отмщения, что у меня разорвалось сердце. По крайней мере, мне так показалось из-за боли. Я охнула и согнулась пополам, но с наслаждением слушала адский материн визг: «Что это было, а-а-а! Как больно, боже мой, что это было?»

…В ту же секунду я вернулась к своему трельяжу. Я по-прежнему сидела перед ним, слыша невнятный гул Илюшиной ругани – то есть опять время никуда не выпало, это я из него снова вываливалась неизвестно каким образом. Хотя бы знаю, куда… Мои кулаки всё ещё прижаты к щекам, только вот правый кулак болит. Ноет от боли, как от удара обо что-то твёрдое. Как от удара? Так ведь удар был! Матери в скулу. Со всей моей силы.

Всё же я сумасшедшая. Моё заболевание науке неизвестно. Поэтому никакие таблетки не помогают. И всё же любопытно, мне стало намного легче, я испытла такое необыкновенное моральное удовлетворение, будто на самом деле съездила ей по морде в тот момент, когда она особенно изощрённо надо мной издевалась. Мне стало хорошо! Легче! Даже веселее!

Вот и всё, что нужно было сделать тогда – дать по морде. Но разве могла такое сотворить девочка двенадцати лет? Конечно, нет. А это было единственным и таким простым спасением от всего. Кто ж знал…

Пойти дать Илюше по морде? Я даже засмеялась от такой нелепой мысли.

Из спальни я вышла почти совсем спокойная и улыбаясь.

– Илюш, всё. Это – всё. Хватит. Давай разъезжаться. Я тебя люблю… наверное… не знаю… скорее, всё же люблю… Но жить так больше не могу и не хочу.

Надо было видеть его глаза: распахнувшиеся, изумлённые, будто его взору предстали сразу все инопланетяне, какие есть во вселенной.

– Почему, Анюта? Из-за чего? Из-за этого? Да я просто психанул, ну, ты знаешь, я психопат, да. Но это ж такая ерунда, любимая моя! Ведь главное, что есть ГЛАВНОЕ! – второй раз слово «главное» он произнёс очень и очень пафосно, с пребольшим нажимом.

А что главное-то? Что? Где оно? Какое? Может, главное – это когда человеку хорошо и спокойно? И тогда вообще не надо никакой любви? А если есть пара, то хорошо и спокойно должно быть только одному или всё же этот танец танцуют двое?

Главное – это когда отличный секс и есть о чём поговорить? Но почему же тогда это не делает меня счастливой? Может, в таком случае, мне нужно что-то вовсе не главное, а нечто весьма второстепенное, чего вот как не было в моей жизни, так и нет?

Может, это второстепенное – и есть любовь, а для большинства людей ГЛАВНОЕ – вовсе не она?