Соло на троих

Первое, что я увидела, – это воинственно стоящего на стремянке Павлика с дрелью. Он был как бы объят ореолом славы, поскольку от него во все стороны летели куски штукатурки. Тут же колготилась и Лизонька. Давала ЦУ, придерживая себя для убедительности за живот. Мама трудилась в комнате – соскабливала ножом неопознанное покрытие, служившее Астаху обоями.

– Дунюшка, – завидев меня, позвала мама, – вон я тебе приготовила шпаклевку!

Я понуро вскарабкалась на стол, взяла шпатель, и работа закипела. К вечеру все астаховские дыры были заделаны, наша трудовая семья собралась за ужином, и папа, налив всем по стопочке, произнес тост:

– Ну, давайте, с воскресеньицем!

Мы выпили и приступили к еде. Мама нажарила сегодня картошки с печенкой. Я печенку-то съела, а картошку, пока он не видел, перевалила Павлуше. Братец, напротив, печенку не жаловал и свалил ее Лизавете. Лизка пожаловалась, что у нее в последнее время аллергия на помидоры. Мама забрала их к себе, но отказалась от черемши в пользу папы.

Так мы и гоняли по столу продукты, пока я вдруг не вспомнила, что не увидела сегодня часов.

– Мам, а куда часы-то подевались? – спросила я.

– Ой, Оксан, забыла тебе рассказать! Тут за ними такая охота началась!.. Вчера приходят два мужика… вы как раз только-только уехали.

Я попыталась припомнить. Во сколько ж мы вчера с Иркой отчалили? В час ночи пребывал поезд, значит, примерно в половину мы встречались с Витькой. Следовательно, от меня мы вышли в половину двенадцатого. Поздновато, в общем, для визитов.

– Ну-ну!..

– А ходил открывать отец. Они ему и говорят: так, мол, и так, хотим часы вашего соседа забрать, не возражаете? Отец говорит: «А на каком основании?» Они: «На основании письменного соглашения с покойным Вениамином Ароновичем». И показывают бумагу. Действительно, подпись его стоит, число, печать нотариальная. Ну, отец и говорит: «Ничего не знаю. Приходите с милицией, будем разбираться». Они повозмущались и ушли. Судя по всему, настроены решительно, даже угрожали…

Папа, слушавший очень внимательно, возразил:

– Да не так все было! – и поведал нам абсолютно ту же самую историю чуть-чуть другими словами.

– Да какая разница! – возмущенно отмахнулась мама. – А сегодня сосед наш, Гришка с девятого этажа… ну ты его знаешь… таможенник, аферист, вечно с разными девушками ходит…

Я кивнула. Кто ж Гришку-таможенника не знает?

– Приходит к отцу и говорит: «Александр Сергеевич, давайте я у вас часики эти заберу. Чего они вам тут мешают? Покажу их знакомому коллекционеру, может, ему пригодятся?» Отец его выставил, говорит, мол, перебьется твой коллекционер. Гришка к председательше жаловаться побежал, устроил скандал. Стал грозиться в суд на нас подать, что, мол, мы незаконно в квартиру въехали. Разругались тут все втроем: отец с председательшей, Гришка с отцом…

– Валя! – снова возмутился папа. – Что ты вечно все наизнанку выворачиваешь?

Слушать по второму разу было несколько скучновато, поэтому я принялась про себя рассуждать.

Интересно, а так ли уж все чисто в смерти Астаха? Может быть, эти двое-то его и прибрали? Вынудили бумагу подписать – и концы в воду?

Папа, как раз закончивший рассказывать, подтвердил мои догадки.

– Я думаю, тут все не так просто. Наверняка Гришка этих двоих навел. А бумага или липовая, или они Астаха еще при жизни обработали. Но в любом случае пусть часы пока от греха подальше у председательши стоят.

Ну и дела! Прямо детектив какой-то! А я с этой новгородской стеклотарой чуть все самое интересное не прозевала!

Я вспомнила, как мы втроем выгружали вчера из поезда здоровенную коробищу. Еле доперли ее до машины, еле втиснули на заднее сиденье Витькиного катафалка…

Но игра стоила свеч! Когда мы распаковали у Ирки полученную посылку – так и ахнули! Нет, все-таки Сева за такую идею ноги мне целовать должен!

– Оксан! Не слышишь, что ли? К телефону тебя! – помахал у меня перед носом Павлик.

А я и вправду не слышала. Точнее, слышала, что телефон зазвонил и что Лизонька вперевалку бежит отвечать, но не догадывалась, что этот звонок – судьбоносный. После которого… А впрочем, жизнь-то идет. Как знать, может быть, со временем последствия этого звонка станут для меня не важны?

– Алло!

Я включила в прихожей свет. Тронула в зеркало впалые щеки.

– Привет, солнце…

Голос Севы звучал именно так, как и должен звучать, когда человек страшно соскучился. Но не так, словно ты после болезни приходишь в школу и тебя с радостным воплем бьют по башке портфелем. Он звучал, как будто бы наболело…

– Привет! – я опустилась на тумбочку из-под обуви. Зарылась затылком в висящие куртки. – Как ты? Где ты?

– Я в больнице.

– Что с тобой?

– Да нормально все. С аппендицитом скрутило. В пятницу еще…

– Тебя прооперировали?

– Да. Завтра уже в палату переведут. – Сева кашлянул и замолчал.

Я перестала слышать даже дыхание.

– Эй, ты где?

– Здесь, – сдавленным голосом отозвался он.

– Что, больно, да? Шов болит?

– Оксан!

– Да?..

– Я хочу тебя видеть…

Я улыбнулась:

– Я тоже тебя хочу…

– Приедешь?

– Приеду.

– Когда?

– А когда лучше?

Он помолчал:

– Всегда. И лучше начать прямо завтра.

– Во сколько?