Соломенный кордон

Я присмотрелся. Именно таким я и представлял себе штрек по рассказам шахтеров — бесконечно длинный тоннель, металлическое крепление под затяжку. Во многих местах затяжки покрылись сизой плесенью, кое-где лопнули от давления породы. Острые глыбы угрожающе торчали из-под таких затяжек. Мы с Геннадием вначале останавливались перед ними, Мыкола не обращал на них никакого внимания. Постепенно и мы привыкли к ним. Ближе к забою каждая вторая затяжка была с трещиной, но мы уже поняли, что это не опасно.

На участке нас встретил человек.

— Слесаря? — спросил он.

— Да.

— Ребята, сделайте поскорее! Породу к первой смене не успею убрать...

— Зробым, — ответил Тягнырядно.

— Вот хорошо! — обрадовался рабочий. — Я бы вам помог, но мне надо вызывать электровоз.

— Сами сделаем, — дергая за рычаги машину, пообещал Мыкола.

Рабочий, цепляясь курткой за вагоны, груженные углем, побежал вызывать электровоз.

Тягнырядно удобно устроился на распилах, повесил лампу и полез в пазуху. Достав узелок, развернул его, вытащил ломоть хлеба и большой кусок сала. Потом оторвал клочок газеты, вытер губы, руки, нарезал хлеб и сало; стал есть.

— Ну, а как же машина?

Тягнырядно перестал чавкать, сердито посмотрел на нас и сказал:

— Зробым!..

Съев сало, Мыкола вытер остатком газеты лицо и подошел к машине:

— Струмент!

Мы подали ему сумку с инструментом.

— Оцей, оцей, оцей, — передал он три ключа Генке, — сымай оцю крышку и смотри, шо там. Може, вугилля попало, може, мотор заклинило? — Он отошел в сторону, лег на распилы и захрапел.

Нам ничего не оставалось делать, как взяться за работу. Действительно, в моторе было много угля, шестерни совсем сухие.

— Надо все чистить, — заключил Геннадий.

Пришел рабочий.

— Ну что, ребята? Что делаем?..

— Ничего...

— А где же третий?

И тут он услышал храп.

— Эй, в шахте спать не положено! Слыпиинь? — Он затряс Мыколу.

Тягнырядно открыл сначала один глаз, потом второй:

— Шо треба?

— Машину надо ремонтировать!..

— Зробым, — ответил Мыкола и закрыл глаза.

— Оставь его, — попросил Генка, — он третьи сутки не спит, сейчас наладим машину.

Рабочий посмотрел на нас, криво усмехнулся, вытер грязное, в потных потеках лицо.

— С такой мордой год можно не спать, и ничего не случится. Поторапливайтесь, салажата.

Залив в мотор масло, мы повернули его несколько раз вручную, закрыв крышку, опробовали. Мотор работал. У Генки от радости блестели глаза.

— Видишь, без него справились, — снисходительно заметил он рабочему.

— Спасибо, ребята! Я ничего... но по технике безопасности в шахте спать воспрещается.

— Мыкола, вставай! — Я встряхнул его, он продолжал спать. — Вставай же, черт те подери!..

Он открыл глаза.

— А машина?

— Сделали!

— Зробылы? — окончательно проснувшись, переспросил Мыкола.

— Да, сделали.

— Гарно, хлопцы, но на-гора рано... Ще посидим трошки.

— Посидим? А вдруг где-нибудь авария?

— Ну и шо? Мы же в шахте, а хто зна, когда мы зробылы. Запомните, хлопцы, мы на трехрублевой ставке, и все, сколько бы вы ни робылы...

— А при чем тут три рубля?..

— Вы слухайте, шо я вам кажу!.. — Мыкола повысил голос. — Я старший!

— Ха! Старший! Пошли, Генка!..

— Ну ладно, пишлы! — крикнул Тягнырядно, обгоняя нас.

Еще до поступления на работу мы с другом ходили в восьмой класс вечерней школы. Теперь школу пришлось оставить, потому что уроки начинались в семь вечера, а в половине десятого мы должны как угорелые бежать на шахту.

— Давай-ка поговорим с Батановым, может, он нам даст смену?

— Смотри, даст! — возразил я. — Без году неделя работаешь — и уже смену...

— Ты прав, человек бы нас понял, а этот только орать.

Мыкола с нами почти не разговаривал и, если кто-нибудь из нас допускал ошибку, ехидно хихикал, приговаривая:

— Слесаря-гинструментальщики!..

Воскресный день для нас был самым напряженным. Кроме нас, на шахте никто не работал. А тут еще приближался праздник Октября. Надо было проверить и отремонтировать все воздушные линии.

Днем шел мелкий холодный дождь. В вечеру подул северный ветер с морозом. Обледенели провода, сучья деревьев. Покачиваясь на ветру, сучья хрустели, слегка позванивая, и звон их напоминал звон стеклянных трубочек, а провода, как железнодорожные рельсы, блестели под фонарями и, провисая, уходили в темноту улиц.

Геннадий резвился, изображая то лыжника, то конькобежца. Земля, покрытая гололедом, отлично скользила, и Генка, размахивая руками, носился вокруг меня.

— Гинструментальщики! — послышался голос Мыколы. — Вы что, забыли, о чем просил Батанов? Евсеевич просил, чтобы вы прийшли пораньше. — Тягнырядно стоял перед нами в своей блестящей сцецовке с оттопыренной пазухой, где хранил хлеб с салом.

— Подожди нас. Мы переоденемся мигом!

— Ни, я пиду.

— Вот стерва!.. — сорвался друг.

Евсеевич ждал нас у мастерской.

— Я же просил пораньше! — заорал он. — Берите инструмент и марш за мной!..

Хоть и кричал начальник, мы чувствовали, что он в добром расположении духа.

У главного копра шахты начальник остановился и, задрав голову, посмотрел вверх. Где-то далеко в темном небе висел прожектор, свет его был направлен на колеса копра.