Соломон Крид. Искупление

– Нет, – отрезал Малкэй, пытаясь оборвать разговор. – Не думал.

– У-у, какой ты бесчувственный. А я думал, ты хороший мальчик, раз так на рожон лезешь ради своего старикана, хотя он вовсе и не твой старикан. А теперь оказывается, что тебе наплевать на собственную маму. Совсем бесчувственный. Ты меня разочаровываешь.

Малкэй пожал плечами. Сперва он надеялся, что Тио оставит тему. Но теперь понял: не оставит. Слишком уж Тио нравилось знать то, чего не знает собеседник, и говорить то, что тот не желает слышать. А знал Тио много.

– Я тебе вот что предлагаю, – сказал Тио, вытаскивая из кармана телефон. – Погадай, что с ней случилось. Если попадешь близко, я позвоню ребятам и прикажу освободить твоего старика прямо сейчас. Что скажешь?

– А если я не захочу гадать?

– Тогда я прикажу сломать ему что-нибудь – палец или руку – и включу динамик, чтобы мы оба слышали крики и стоны. Как тебе такое?

Малкэй не ответил. Он дрожал и отчаянно пытался это скрыть.

– Да брось! Нам же надо как-то убить время. Пустынные шоссе скучны до смерти. Видишь вон тот камень впереди? – Тио указал на большой красный валун у края дороги. – Когда проедем, ты должен объявить догадку. Я поставлю лимит времени, и ты не смей тормозить, чтобы растянуть его. Если будешь хитрить, прикажу отрезать ухо, а догадку объявлять все равно придется.

Малкэй глянул на спидометр. Машина шла равномерно на пятидесяти милях в час. До валуна, торчащего над пустыней, словно надгробие, где-то с милю. Минуты езды. От силы две.

Он многие годы не думал о матери. Вытеснил ее из памяти, словно детский испуг. Когда воспоминания еще были свежи, папа часто говорил о маме: мол, просто уехала на время, в гости к родне или вроде того, и вернется со дня на день. Когда получалось что-нибудь забавное и веселое, папа обязательно замечал, что нужно запомнить и потом рассказать маме. Она долго оставалась в жизни Малкэя, хотя и удрала из нее. Он и в самом деле думал, что мама вернется и заживет с ними и они будут все вместе, как того хотел папа и хотел сам Малкэй.

А потом, когда ему исполнилось то ли восемь, то ли девять, папа привел мальчика в ресторан, и там за столиком сидела женщина, не похожая на маму. Папа уселся рядом, взял женщину за руку и сообщил: «Это Кэтлин, она хочет жить с нами и быть нам семьей. Что ты думаешь насчет этого?»

Ну, он ничего в особенности не думал, но ему купили чизбургер, шоколадный коктейль и мороженое; папа смеялся изо всех сил над шутками Кэтлин, и Малкэй подумал, что если папа с ней счастлив, то пусть, все к лучшему.

Кэтлин была хорошей женщиной, но не сложилось. Папа быстро перестал смеяться над ее шутками, а она злилась на то, что он постоянно разъезжал и проводил слишком много времени на ипподромах и за покерными столами. А поскольку папа почти всегда был далеко, Малкэй сидел дома один с Кэтлин; и хотя она никогда не ругалась, по ней было заметно: большой любви к пасынку она не питает.

– Наверняка он очень любит тебя, раз оставил при себе, – сказала она однажды, за неделю с небольшим до того, как уйти навсегда. – Меня уж он точно так не любит.

За последующие годы было несколько таких Кэтлин, благонамеренных женщин, думавших, что смогут превратить отца из бродячей совы в домашнюю пташку. Все Кэтлин отправились вслед за первой. Но пока они были с папой, тот не говорил о маме. В конце концов его тетка сказала Малкэю: «Знаешь, твоя мама никогда за тобой не вернется».

Тетка сказала это вечером, когда отец еще где-то разъезжал, а Малкэй сидел в школьной форме на кухне и ел разогретые в микроволновке макароны с сыром.

– У таких женщин нет времени на детей, – сообщила тетка. – Дети – это плохо для бизнеса. Она повозилась с твоим папой, задурила голову, потом смылась и бросила тебя, как пару надоевших туфель. Надо отдать ей должное: она выбрала доброго человека, чтобы оставить ребенка. Но больше ничего хорошего о ней не скажешь. Забудь о ней. Она о тебе уже забыла – если, конечно, не сдохла в какой-нибудь канаве.

– Вот уже и валун, – предупредил Тио. – Придумал ответ?

У таких женщин…

Однажды в комнате отца Малкэй отыскал ее фото, спрятанное под своей школьной фотографией в рамке. Отец держал ее на тумбочке у кровати. Это была реклама шоу в ночном баре: тонкая как тростинка рыжая красавица, одетая для танго. Вся – ноги и длинные волосы. «Жаркая сальса с жаркой Блэйз!» – гласила реклама. Лицо виднелось в профиль, но Малкэй узнал свои черты. Мятая реклама. Похоже, ее унесли в кармане пиджака. Но когда однажды Малкэй снова полез за свое фото, рекламы не обнаружил. Возможно, одна из Кэтлин нашла картинку и заставила отца от нее избавиться. Или он выкинул ее сам.

С тех пор в памяти Малкэя мама навсегда осталась юной и прекрасной, даже после того, как он стал полицейским и увидел, как быстро улица разрушает подобных женщин: превращает в изношенных старух, малюющих на дряблой коже карикатуры на себя в молодости, цепляющих клиентов на улицах, продающихся по борделям. Финал – тело в глухом закоулке, на свалке или в заброшенном авто, избитое, распухшее, выброшенное, как мешок мусора.