Солона ты, земля!

После второго стакана Леонтьич почувствовал, что начал сильно пьянеть.

— Извиняюсь, Лексей Михайлович, — заплетающимся языком дребезжал он над ухом гостя, — интересуюсь узнать, откеда будете родом. Вижу, что вы, как образованный человек…

Петренко не слушал. Он уплетал курицу и не спускал масленых глаз с хозяйской дочки.

Настя была не в духе.

А основания для этого у нее были — она ожидала расправы отца. До вчерашнего дня она не думала, что Кирюха Хворостов без ее согласия зашлет сватов. Еще позавчера, когда он увязался с игрищ проводить ее и сказал: «Брось, Настя, выкобениваться, все одно сватов пришлю», — она не поверила, ответила: «Не всяк жених, что посватается». И вот вчера он прислал. Едва Настя увидела подвыпивших сватов, не задумываясь кинулась под навес и спустила с цепи свирепого волкодава. Почуяв свободу, кобель громадными скачками сделал круг по двору, и только сваты открыли калитку — он тут как тут. Те с визгом шарахнулись обратно. Несколько минут они стояли за оградой. Пытались стучать кольцом калитки, но им отвечало только рычание. Поняв, что кобель спущен с цепи неспроста, сваты, оскорбленные до глубины души, отправились восвояси. Не сегодня завтра отец непременно узнает об этом, и тогда не миновать Насте быть битой чересседельником — отец вспыльчив. Тяжело на душе у Насти. А тут еще квартирант глаза лупит…

— Садитесь с нами, Настя, — сытно икнув, пригласил Петренко. — Выпейте немного.

— Нет, ей нельзя, — с трудом открывая глаза, вступился Леонтьич, — она еще девка.

— Ну и что? Немножечко можно. Ради меня.

— A-а! Ради гостя… ради такого гостя можно все… это можно. Садись, Настя, я велю. Выпей с гостем.

Из кухни высунула голову жена.

— Это уж ни к чему, отец, дочерю приучать к этакому зелью.

— Цыц ты. Я велю. Раз я велю — стало быть, можно.

Настя присела на краешек табурета.

— Вы сюда вот, ко мне рядышком, — подвинулся на лавке гость.

— Нет, спасибо, я здесь. — Она, закрыв глаза, пригубила стакан, сморщилась, замахала рукой и выбежала в кухню.

— Не может она, Лексей Михайлович, вишь, молодая еще, необъезженная…

Через час старик опьянел окончательно, сполз под лавку и захрапел…

Настя сидела на завалинке в ограде и думала о Фильке, который томится где-то в тюрьме, о своей разнесчастной судьбе, о противном мордатом Кирюхе. Губы у нее вздрагивали, она готова была расплакаться.

В сенях скрипнула половица, кто-то вышел во двор — наверное, мать ее ищет. Но шаги тяжелые, не материны. Глянула — перед ней стоит квартирант. Пьяненькие глазки, самодовольная ухмылка. Он грузно сел рядом и бесцеремонно обхватил Настю. Настя изо всей силы толкнула его. От неожиданности он потерял равновесие и повалился на завалинку.

Настя вскочила и, как кошка, приготовилась кинуться на него, выцарапать глаза.

— Вон какая ты, оказывается.

— Да, такая. Сел, так сиди, не лапай.

Петренко удивленно таращил пьяные глаза, потом примирительно улыбнулся.

— Садись, Настенька, я пошутил.

— Нечего мне сидеть.

— Да ну, садись, — попросил он. — Я говорю, что пошутил. Больше не буду. Посидим, поговорим.

Настя недоверчиво посмотрела на посмирневшего вдруг квартиранта, присела. Петренко помолчал, думая с чего бы начать разговор. Спросил:

— У тебя, наверное, жених есть?

— Есть, — сухо ответила Настя.

— Где же он?

— Где… В армии.

— Стало быть, такой же служивый, как и я?

— Нет, не такой.

— Как не такой? — насторожился Петренко. — Он у красных?

— Нет. Но он к незнакомым девкам не лезет.

Петренко долго еще о чем-то говорил, но Настя его не слушала. Наконец он выдохся, замолчал. Настя хотела уже идти ложиться спать, но в это время за плетнем послышались чьи-то осторожные шаги. Петренко поднял голову, вопросительно глянул на Настю. Та неопределенно пожала плечами. Петренко встал, заглянул через плетень. К воротам, согнувшись, кралась черная фигура с котелком, из которого торчал черенок кисти (это сразу заметил Петренко). «Большевик, — мелькнула у него догадка, — листовки расклеивает, сволочь». Он протянул руку к бедру, но тут же вспомнил, что кобуру с наганом оставил в избе. Бежать за ним было некогда. «Все равно не уйдет!» От восторга у него сперло дыхание — такой возможности отличиться больше не предоставится! Не раздумывая Петренко прыгнул через плетень. От удара его каблуков о землю фигура вздрогнула, резко обернулась.

— Стой, сволочь! Руки вверх! — скомандовал Петренко, и в то же мгновение на его голову обрушился увесистый лагун. В глазах что-то сверкнуло и… очнулся он под плетнем, мокрый. Настя своим платком вытирала ему волосы, лицо, шею. Петренко сел.

— Где он?

— Кто? — шепотом спросила Настя.

— Да этот, большевик с листовками.

Настя растерянно захлопала глазами.

— А я не знаю, — пролепетала она, — я никого не видела, никакого большевика.

Петренко вскочил, побежал в избу, впотьмах набросил через плечо шашку, схватил винтовку. «Догнать, разыскать», — колотилась мысль, и он быстро, как по учебной тревоге, заседлал коня. А через пятнадцать минут Петренко стоял в комнате Ширпака, и Зырянов в который уже раз принимался рассматривать огромную шишку на голове у Петренко.