Солона ты, земля!

Матвей оглядел его пристально. Это был тщедушный парень лет двадцати пяти — двадцати семи с тонким с горбинкой носом и белесыми навыкат глазами, темные прямые волосы жидкими косичками прилипали ко лбу и вискам. Милославский довольно охотно рассказывал о себе.

Через два дня к Милославскому пришел Иван Тищенко. С присущей ему крестьянской неторопливостью он подробно расспросил Милославского буквально обо всем. Ничему не удивлялся, ни о чем не рассказывал ему сам. Проводив Тищенко, Милославский задумался: «Ну вот и познакомился кое с кем. Это наверняка друзья Данилова. Ничего, заслуживают того, чтобы с ними бороться в полную силу. Тот, первый, решительный и ловкий, но необузданный. Этот осторожный, берет исподтишка, но цепко. Каков же сам Данилов? Не дай Бог, если он сочетает в себе все эти качества! Тогда я тебе не завидую, штабс-капитан Милославский… Но ничего, чем умнее противник, тем острее игра. Правда, Зырянов уже сломал зубы на этом орешке. Но мы попробуем этот орешек прогрызть изнутри…»

После Ивана Тищенко к Милославскому долго никто не наведывался. У него даже закралось опасение: не заподозрили ли они что!

Но однажды ночью неожиданно за ним зашел Субачев и пригласил на собрание подпольной организации. Подпольщики собрались на краю села в заброшенном овине. К удивлению Милославского, их было много. Он насчитал около двадцати человек. «Вот уж этого бы я не сделал, — подумал Милославский не без удовольствия. — Нового, непроверенного человека не пригласил бы на собрание, где будут все члены организации. А где же сам Данилов? Должны же меня с ним познакомить…»

Данилов вошел с Иваном Ильиным после всех. Поздоровался. Окинул собравшихся взглядом. Глаза у него были карие, с задоринкой, подвижные и в то же время внимательные, цепкие. На мягком недеревенском лице особенно выделялись глаза, широкие черные брови и выпуклый квадратный лоб. «У-у, да он совсем юноша!» — удивился Милославский. Поэтому, когда Данилов подошел к нему и протянул руку, не вытерпел, улыбнулся:

— Товарищ Данилов, извините за не совсем деловой вопрос, сколько вам лет?

Данилов по-ребячьи подмигнул товарищам, ответил:

— Двадцать один год. — Улыбнулся — Давно уже из отцовских штанов вырос… А что?

— Не таким я вас раньше представлял. Вы мне казались человеком пожившим, умудренным.

Данилов быстро спросил:

— А вы откуда обо мне раньше слышали?

«Так, — крякнул про себя Милославский, — чуть не влопался». Но ответил подчеркнуто спокойно:

— Да здесь в селе слышал разговоры.

— Вы, видать, уже ознакомились у нас?

— Да, в основном. Я очень общителен.

— Это хорошо.

В ходе собрания Милославскому дали слово первому.

Он закатил большую речь. Рассказал о работе подпольной организации Сузун-завода, об аресте подпольщиков, о пытках в тюрьмах. Задрал рубаху, показал все еще не подсохшие раны на теле. Говорил он горячо. Не раз у него на глазах навертывались слезы, дрожал голос. Слушали его очень внимательно, почти с восхищением.

На собрании обсуждался вопрос об оружии — самый коренной вопрос сегодняшнего дня в организации, как сказал Данилов. «Значит, готовятся к восстанию, — сделал вывод Милославский. — Неужели поздновато я приехал, не успею?»

Милославский был очень собран, ловил каждое слово. К концу собрания понял, что только двенадцать человек жили с Даниловым, а остальные находились дома, в селе, свободно разгуливали по улицам.

Узнал Милославский, что, кроме членов организации, подпольщики имели немало сочувствующих, которые в любую минуту могли им помочь.

В ту же ночь Милославский имел длинный и обстоятельный разговор с Ширпаком. Было решено: аресты начинать только с самого Данилова, остальных пока не трогать.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

А в «коммуне» — как называли подпольщики свою группу — на добытой через Ивана Коржаева пишущей машинке целыми днями выстукивали листовки, сообщения с фронтов. Отсюда они шли не только в Усть-Мосиху, но и соседние села Макарово, Куликово, Боровлянку, Куличиху, в Ярки. Связь устьмосихинцев доходила даже до Павловска.

В Павловске была тоже подпольная организация. Она в свою очередь держала связь с Вострово, с отрядом Мамонтова, с Барнаульским подпольным комитетом и с зиминскими большевиками Чистюньской волости. Сеть была разветвленной, захватывала Каменский, Барнаульский и часть Славгородского уезда.

В этот день в «коммуне» занимались своим обычным делом: некоторые ушли в соседние села с листовками, кое-кто от скуки снова и снова принимался чистить оружие. Сменив уставшего Андрея Полушина, бойко печатавшего на машинке, Данилов одним пальцем старательно выстукивал очередное воззвание. Тищенко читал потрепанный боевой устав. Иные просто лежали, глядя в небо.

Субачеву первому надоело. Он подсел к Акиму Волчкову и начал подтрунивать над ним:

— Ты все молчишь, Аким? — спрашивал он й поглядывал на товарищей, словно приглашая их принять участие в затеянном им разговоре.

— Ну, ну, молчи. Молчание, Говорят, золото. Глядишь, и разбогатеешь… Тогда мы тебя, как Аркадий говорит, эксприируем. И не видать тебе, Аким, своей Аграфены!..