Солоневич

В 1920 году в Севастополе умер брат Всеволод. Об обстоятельствах смерти Всеволода рассказал Борис в автобиографической повести «ГПУ и молодёжь». Эвакуировавшись после ранения из Туапсе в Севастополь, Борис случайно встретился с Лушевым, товарищем своих братьев по спортивному обществу «Сокол». Тот сообщил, что Всеволод служит комендором на броненосце «Алексеев»[20]. Не теряя времени, Борис помчался на Графскую пристань, откуда на дежурном катере добрался до грозного корабля. Вахтенному офицеру не пришлось напрягать память и выяснять, служит ли на броненосце Всеволод Солоневич: из Морского госпиталя только что поступило извещение, что он умер от сыпного тифа. Борис покинул корабль с ощущением «первого в жизни большого горя»: «Я опоздал на несколько часов… Где-то в серой больничной палате, окружённый равнодушными чужими лицами, бесконечно одиноким ушёл из жизни мой брат… А через неделю я и сам лежал в сыпном тифе в той же палате, где недавно умирал мой брат. И в полубреду я слыхал, как подходили ко мне сестры милосердия и шёпотом спрашивали:

— Солоневич?

— Да… Только другой…

— Ну, совсем как тот!.. Ну, Бог даст, хоть этого выходим!».

Первые дни в Одессе Иван Солоневич существовал на небольшие киевские сбережения, потом стал редактировать газету «Сын Отечества». Несмотря на войну и комендантский час, жизнь в городе была сносной. Инженеры Добрармии и местные техники поддерживали в рабочем состоянии городское хозяйство: освещение, водопровод, трамвайные пути. Продукты первой необходимости были доступны, несмотря на разгул спекуляции. Слухи о неминуемом прорыве Красной армии стали привычными: считалось, что они распространялись большевистской агентурой.

В дни эвакуации армии Врангеля Иван был недееспособен: лежал в беспамятстве в госпитале, — заболел сыпняком. Как говорил впоследствии Солоневич, госпиталь «в некоторой степени определил мою судьбу и начало моей советской карьеры: после выздоровления я стал санитаром в другом сыпнотифозном госпитале».

Неожиданно, «проявив инициативу», из Киева приехала жена с сыном. Поездка была тяжёлой. «С превеликими мытарствами, после шестидневного сидения на чемоданах и мешках, вместе с четырёхлетним Юрочкой, в товарном вагоне, я притащилась (буквально притащилась) в Одессу», — вспоминала Тамара Солоневич[21]. Все вместе поселились на «дачке» по соседству с 12-й остановкой трамвайной линии, которая связывала Одессу с курортно-пляжным пригородом Большой Фонтан. Место было уединённым, на периферии чекистских патрулей, которые, по словам Тамочки, «в этот период рыскали, как гончие, по Одессе и окрестностям, вылавливая белых».

Надо было начинать новую жизнь в советских условиях, добывать средства на существование. Тамара поступила переводчицей на Одесскую радиостанцию, давала платные уроки иностранных языков. У Ивана возможности «приличного» трудоустройства были ограниченными. Недавнее сотрудничество с белыми в Киеве — ОСВАГ и работа в «Вечерних огнях» — могли всплыть при самой поверхностной проверке биографических данных. Поэтому он предпочёл частную сферу деятельности. Сошёлся с местными рыбаками, пригласил двух-трёх друзей с таким же «сомнительным прошлым» и сколотил промысловую артель. Но коммерчески выгодным рыбопромысловое дело не стало. Перемёты и сети не радовали внушительными уловами. Как вспоминала Тамара, «на долю каждого приходилось 11–12 бычков. Бычки эти моментально жарились и съедались».

Иван сблизился с «антисоветски настроенной» группой сторонников «прежнего режима», в которую входил С. Л. Войцеховский, хороший знакомый Солоневичей по Киеву. Он не смог покинуть Крым, поскольку, по его словам, «был брошен в январе 1920 года на произвол судьбы ответственным за эвакуацию генералом Н. Н. Шиллингом». Конспиративные и полуконспиративные встречи Солоневича с Войцеховским и другими, возможно, остались бы «вне поля зрения» ЧК, если бы не донос старухи-садовницы Каролины. Солоневичи конфликтовали с нею на бытовой почве. Бойцовый петух «испанских кровей», который принадлежал старухе, терроризировал обитателей и посетителей дачи, особенно детей. Однажды после очередного нападения на Юру Иван не выдержал, поймал агрессивного «испанца» и засадил его в клетку. Каролина такого насилия над любимцем не простила. Тайком отправилась «куда надо» и наговорила на Солоневичей с три короба, указав на их подозрительные связи с бывшими офицерами.

Вскоре, по словам Тамары, «настал роковой день». В начале июня 1920 года «дачку» окружили красноармейцы с винтовками наперевес. Обыском руководил некий Рабинович, который с профессиональной цепкостью обнаружил все нехитрые тайники Солоневичей. В них хранились ювелирные вещицы «из приданого» Тамары, её бювар с фотографиями и письмами и пишущая машинка. Наличие пишмашинки было по тем временам серьёзным преступлением: по декрету властей все «множительные аппараты» подлежали сдаче в трёхдневный срок. В ходе обыска Рабинович намекнул Тамаре, что Солоневичи подозреваются в принадлежности к «подпольной организации».