Солоневич

— Теперь работа пойдёт на лад, — повторял Иван, вглядываясь в исхудалое лицо друга. — Первые номера «Страны» были форменным безобразием, без тебя — полный провал. Спасай газету!

Татьяна Владимировна вспоминала о той первой встрече со смешанными эмоциями: «Все утверждали, что И. Л. был очень приятным, весёлым и общительным человеком. Каково же было моё смущение, когда с первого же момента почувствовала холод и сухость в его обращении со мной. Первым делом он спросил: „А вы умеете печатать на машинке, вы вообще что-нибудь умеете делать, чтобы участвовать в нашей работе?“ Оказалось, что он был озадачен моей молодостью (30 лет тому назад я была очень молода, а выглядела как 17-летняя). Я ответила, что три года работала секретаршей В. К., и очень скоро его опасения рассеялись»[192].

После завершения формальностей с Иммиграционным управлением Дубровские переехали в Дель-Висо. В «главном» доме с тремя комнатами обитали Солоневичи. Дубровских разместили в бывшем курятнике, приспособленном под жильё. Так на какое-то время кинта «Эль Мистерио» стала пристанищем для всего состава редакции. Жена Ивана — Рутика — приехала в Аргентину через несколько месяцев после Дубровских.

Тенистый парк служил «писательской лабораторией» для Солоневича. Он как бы «выхаживал» свои статьи, прогуливаясь по дорожкам, и в эти минуты творческого уединения домочадцы старались ему не мешать. Потом садился за машинку и «выстреливал» очередной публицистический шедевр, как всегда острый, нелицеприятный, не оставляющий читателя равнодушным. Иногда Иван Лукьянович предпочитал диктовку, и тогда по клавишам стучала Дубровская. Она имела возможность хорошо изучить своего шефа, знала его сильные и слабые стороны и впоследствии давала ему объективные оценки, характеризуя его как человека, далёкого от педантизма, разнообразного в эмоциях, подверженного частой смене настроений. Дубровская писала о Солоневиче:

«И. Л. был человеком весьма разносторонним и „неодинаковым“. В нём сочеталась сугубая серьёзность историка с задором первоклассного хлёсткого публициста; такая же серьёзность политического мыслителя с большим чувством юмора, проявлявшегося не только в его писаниях, но и повседневной жизни. Именно эта „неодинаковость“ и влекла к нему тысячи русских политических эмигрантов»[193].

Дубровская вспоминала, что Солоневич очень не любил, когда кто-то, особенно «из своих», подвергал сомнению его концепцию русской истории, его оценки исторических деятелей России. Не позволялось делать этого даже во время неформальных бесед за чайным столом. Как-то она, поддавшись дружеской атмосфере, осмелела и восстала против нелестного эпитета Екатерины Второй, который Солоневич использовал в статье. Он весьма категорично возразил:

— Таня, уж ведение газеты оставьте мне!

Работы было много, и Солоневич не жалел ни себя, ни других, стараясь сделать газету самой полемичной и читаемой. Дубровский взвалил на себя всю техническую часть: от метранпажирования до экспедиции. Как отметил Николай Казанцев, «поначалу дела газеты шли плохо: не было никаких денег. Дубровский стал налаживать самую важную часть дела — распространение, ибо получалось так, что газета шла неизвестно куда — по устаревшим, довоенным адресам подписчиков — и не давала никакого притока средств. Каждый номер висел на волоске. А если только один номер не вышел бы к сроку, сразу могло пропасть доверие публики к тому, что она действительно будет выходить регулярно. Поэтому приходилось мириться со всеми материальными трудностями и жертвовать решительно всем, вплоть до покупки брюк»[194].

Только по воскресеньям Иван позволял себе расслабиться. Это был день визитов. «По воскресеньям начались паломничества — почитателей и политических последователей Ивана Лукьяновича — „штабс-капитанов“, — писала Дубровская. — Кто только не бывал в Дель-Висо! Старые (по „Голосу России“) и новые почитатели таланта И. Л. сразу превращались в его друзей. Очень многие из них помогли „Нашей стране“ стать на ноги, кто материально, а кто хлопотами или предоставлением своей квартиры в городе для экспедиции газеты. Не будь этой двойной помощи буэносайресских русских друзей, — куда труднее было бы поставить издание „Нашей страны“ на твёрдые ноги»[195].

Постоянным гостем у Ивана Лукьяновича был священник Георгий (Романов). В прошлом он был офицером корниловского полка. В эмиграции его любили: именно он чаще всего взваливал на себя хлопоты о получении виз для тех эмигрантов, которые попадали в Аргентину нелегально. По просьбе Романова в газете регулярно печатались его «позывные», чтобы «незаконные русские» могли установить с ним связь. На всякий случай к тексту добавлялось пояснение: «Мы (в редакции) не можем рекомендовать незнакомых людей. Нет времени выяснять сведения и наводить справки». Но рекомендации, конечно, давались и справки наводились. Как не помочь своим!