Солоневич

Солоневичи покидали Гельсингфорс без сожалений. Первый опыт знакомства с русским эмигрантским бытом показал им, что слово «болото», которое они впервые услышали от Чернавиной, соответствует действительности. Иван Солоневич не удержался от язвительных оценок, вспоминая в статье «Четыре года» о житье-бытье в Финляндии:

«Тот же Гельсингфорс — город „нарочито невеличкий“. Русская колония и того меньше. Процентов 20 её состоит из председателей, процентов 40 — из товарищей председателей, секретарей, казначеев и прочих почётных лиц. Даже театральных кружков — и тех имеется два. Какие бездны политической мудрости разверзлись перед изумлёнными очами подсоветских простаков! Какие Меттернихи, Талейраны и даже Бисмарки в юбках и без юбок объявились в трёх десятках организаций, населяющих русский Гельсингфорс! Какие тонко рассчитанные и дальновидные политические комбинации пускались в ход для того, чтобы на посту первого секретаря второго русского драматического Гельсингфорсского кружка оказался бы господин X. вместо г-жи У., или наоборот! Бездна ума!»

По мнению Ивана, в Гельсингфорсе делалось всё, что может прийти в голову, кроме одного — конкретной антисоветской работы:

«Устраиваются и банкеты, и балы, и выставки. Заседают комитеты, управления и секретариаты. Устраиваются дни русской культуры. Говорится об очень многих хороших вещах. А рядом — русские дети не только денационализируются, но и большевизируются. Собирают деньги на памятник Леониду Андрееву, а денег на спортивную площадку для русской молодёжи так и не нашлось. Произносятся миллионы высокоторжественных и высокопарных фраз, а за этими фразами нет решительно никакого желания шевельнуть хоть пальцем для какого-то реального дела, не связанного с наличием председательского или, по меньшей мере, секретарского поста. Да и эти посты ни с каким делом не связаны. Болото? Да, болото».

Отъезд Солоневичей в руководящих кругах русской эмиграции в Финляндии был воспринят с облегчением: уехали, и слава богу! Слишком неуживчивы, беспокойны и непредсказуемы. И слишком много о себе понимают!

С облегчением вздохнули и младороссы: их интерес к Солоневичам обернулся безжалостной критикой со всех сторон и обвинениями в «двурушнической» работе на Советский Союз. К обвинениям не привыкать, но Солоневичи своими выступлениями и публикациями разрушали стройную концепцию главы партии Казем-Бека о постепенной эволюции советской власти. Не выполняют ли они заданий Москвы?

Глава шестнадцатая НАКОНЕЦ-ТО СВОЯ ГАЗЕТА!

Старания Фосса добиться виз для Солоневичей увенчались успехом. МИД Болгарии направил соответствующее разрешение консулу в Финляндии. В тот же вечер агент «Ворон» сообщил резиденту Яковлеву об этом событии, отметив, что Фосс дал ему поручение подыскать квартиру для Солоневичей. Яковлев полистал свою записную книжку и подсказал несколько подходящих адресов.

Несмотря на молодость, «Ворон» числился среди лучших агентов резидентуры НКВД в Болгарии[94]. Появился он в Софии в ноябре 1931 года в результате комбинации, ювелирно проведённой чекистами.

«Ворон» — это Николай Абрамов, сын руководителя болгарского отделения РОВСа генерала Фёдора Фёдоровича Абрамова. Казачий генерал Абрамов покинул Россию в 1920 году, «на время» оставив сына с родственниками. По мере взросления Николай всё больше проникался «советским духом» и даже вступил комсомол. Генерал Абрамов, который обосновался после Гражданской войны в Болгарии, предпринимал шаги для вызволения сына из Совдепии, но без успеха. Тому нравилось быть «в буче, боевой, кипучей». Николай отслужил в Черноморском флоте, стал работать водолазом в Экспедиции подводных работ особого назначения при ОГПУ. В 1930 году чекисты обратились к Николаю за помощью: перед ними стояла задача по проникновению в 3-й (балканский) отдел РОВСа, который возглавлял отец Николая. Лубянке нелегко далось это решение: использовать сына против отца! — по всем понятиям — это проигрышная схема.

Агент «Ворон» совершил побег с торгового судна ленинградской приписки в Гамбурге, пробрался в Берлин, где был арестован за нелегальное проникновение в страну. Генерал фон Лампе, возглавлявший германский отдел РОВСа, вызволил его и незамедлительно отправил к отцу в Софию. Так началась разведывательная карьера «Ворона». Для прикрытия этой работы он открыл в болгарской столице магазин филателии и нумизматики, который стал приносить неплохой доход. Успешно шло выполнение задания по «освещению» РОВСа. Авторитет отца помог Николаю приобщиться к штабной работе отдела, получить доступ к его секретной переписке. Полезную для НКВД информацию он получал о боевой группе РОВСа, её работе по подготовке боевиков для заброски в Советскую Россию.