Солоневич

Месяца за два до намеченной для побега даты неожиданно был переведён в Москву покровитель Солоневичей Радецкий. Тут же (с подачи недругов, конечно) в Культурно-воспитательном отделе ББК возникла идея об отправке Ивана на Водораздел (250 километров от границы с Финляндией!) для «постановки физкультурной работы» во вновь организуемом лагере. Это никак не совпадало с планами Солоневичей. Борис в это время находился в Лодейном Поле, Юра остаётся в Медгоре, а Иван будет на Водоразделе. При таком «территориальном» разбросе подготовить побег невозможно.

После мучительных размышлений и бессонных ночей у Ивана родился «план великой халтуры», к исполнению которого он тут же приступил, подготовив докладную записку на имя начальника лагеря Успенского с предложением о проведении «вселагерной спартакиады». Была представлена и соответствующая мотивировка мероприятия: «Спартакиада должна служить документальным и неоспоримым доказательством правильности воспитательной системы лагерей»; «должна дать совершенно очевидное доказательство перековки и энтузиазма»; «опровергнуть буржуазную клевету о лагере как о месте истребления людей».

Можно представить, какими сомнениями терзался Солоневич, дожидаясь ответа всесильного Успенского. Но тактически и психологически Иван рассчитал точно: умный, властный, беспощадный к чужим жизням партийный администратор, которого на мякине не проведёшь, всё-таки клюнул на «план великой халтуры». Беседа была деловой и конкретной. Обязательства на себя Солоневич взвалил немалые и весьма соблазнительные для карьеры Успенского: «Провести спартакиаду так, чтобы в ней была масса, были рекорды, чтобы спартакиада была соответствующе рекламирована в московской прессе и сочувствующей иностранной, чтобы она была заснята и на фотопластинки, и на киноплёнку, — словом, чтобы urbi et orbi — и отечественной плотве, и заграничным идеалистическим карасям воочию, с документами на страницах журналов и на экранах кино, было показано: вот как советская власть заботится даже о лагерниках, даже о бандитах, контрреволюционерах, вредителях и т. д. Вот как идёт „перековка“».

Успенский с решением не тянул: на следующий день Иван был назначен руководителем общелагерной спартакиады и наделён широкими полномочиями. Проведение спартакиады было назначено на 15 августа, и Солоневич очень надеялся, что вместе с Борисом и Юрием встретит эту дату далеко от лагерных бараков, на финской стороне границы.

Тренировка отобранных Солоневичем спортсменов проходила на базе Вичкинского совхоза[54]. Такое скопление спортивной молодёжи, которую поселили в огромном здании совхозной конторы, не могло оставаться без контроля, и начальник 3-й части Подмоклый направил в совхоз сексотов. Вскоре один из сексотов неожиданно исчез, и потом его тело обнаружили в реке. Подмоклый приступил было к расследованию, однако после угрозы Солоневича доложить обо всём Успенскому начальник 3-й части от своего намерения отказался. Аргументы Ивана на него подействовали: предстоящие обыски, допросы и аресты грозили развалить спартакиаду. Поэтому всё списали на несчастный случай: поскользнулся во время рыбалки и был унесён стремительным течением.

Под прикрытием грядущей общелагерной спартакиады Иван и Юрий создавали «стратегические запасы» продовольствия, медикаментов и необходимого снаряжения. Рюкзаки, плащи, сапоги, компас, фонарики, — это и многое другое добывалось с немалым риском. Была даже дефицитная мазь от комаров, которая в конечном итоге в дни побега оказалась бесполезной. Комаров она «не беспокоила». От добычи оружия пришлось отказаться. В условиях лагеря вооружиться можно было только путём убийства кого-либо из охраны лагеря или чекистского тира, в котором хранились винтовки и револьверы. Этот вариант не подходил ни по каким параметрам.

Особые меры предосторожности предпринимались для того, чтобы процесс подготовки не был замечен сексотами и членами барачной тройки по борьбе с побегами. Правда, подозревать Солоневичей было сложно, они стали «привилегированными заключёнными», вхожими в самые важные кабинеты. Ивана часто видели в компании с Успенским и Подмоклым, другими лагерными иерархами, что превращало его в «неприкасаемого» для всей прочей «вохры». Иван не преувеличивал, когда писал: «В конце июня 1934 года я находился, так сказать, на высотах своего ББКовского величия, и на этих высотах я сидел прочно. Спартакиада уже была разрекламирована в „Перековке“. В Москву уже были посланы статьи для спортивных журналов, для „Известий“, для ТАСС и некоторые „указания“ для газет братских компартий».

Несмотря на внешнюю тишь да благодать вокруг, «безотчётная нервная тревога» почти не оставляла Ивана. Опасения росли по мере приближения срока побега: не следит ли за ними 3-й отдел? Не готовит ли ловушку? Не работают ли по ним с Юрием специально приставленные сексоты, которых они не смогли разглядеть? Страхи были понятны, ведь из-за одного такого сексота, Бабенко, они крупно погорели.