Соловей

Она была вымотана без остатка, в душе – пустота. От такой усталости не отдохнешь. Она сидела на диване и, закрыв глаза, вспоминала Антуана. Что она теперь ему скажет? Я больше не знаю, что правильно, а что нет. Я хочу спасти Софи, но что толку в безопасности, если ребенку придется расти в мире, где люди исчезают бесследно только потому, что молятся другому Богу? Если меня арестуют…

Дверь гостевой комнаты открылась. Бек, свежевыбритый, в форме. Вианна поняла, что он ждал ее возвращения. Беспокоился.

– Вы вернулись, – с облегчением сказал он.

И тут заметил оставшиеся кое-где следы крови и грязи. Повисла почти невыносимая пауза; он ждал, что сейчас она заговорит, расскажет, что случилось. А Вианна понимала: стоит раскрыть рот – и она начнет кричать. Или рыдать и требовать от него объяснений, как это так, почему детей можно запросто расстреливать в ночи.

– Мама? – В гостиную спустилась сонная Софи. – Я проснулась, а тебя нет. Я испугалась.

– Прости, Софи. – Вианна стиснула ладони коленями, не двигаясь с места.

– Ну, – кашлянул Бек, – мне нужно идти. Всего доброго.

Едва за ним закрылась дверь, Софи подсела к матери:

– Мам, мне страшно. Что-то произошло?

Вианна знала, что должна сообщить дочери страшные вести, а что потом? Будет обнимать ее, гладить по голове, утешать и уговаривать быть сильной? Как же она устала быть сильной.

– Пойдем, Софи, – проговорила она, поднимаясь с дивана. – Попробуем вздремнуть еще немножко, если получится.

Вианна думала, что в городе будут толпы солдат – винтовки наизготовку, лающие овчарки рвутся с поводков, площадь забита полицейскими фургонами, повсюду снуют эсэсовцы в черном. В общем, любые признаки тревоги.

Но все шло как обычно.

Они с Софи бродили по Карриво весь день, стояли в очередях, хотя было ясно, что это напрасная трата времени. Сначала Софи тараторила без умолку, но Вианна едва реагировала, да и как можно разговаривать о чем-то, когда в подвале сидят Рашель с Ари, а Сара накануне погибла.

Часам к трем Софи устала.

– Может, пойдем домой, мам? Здесь точно больше ничего не будет, мы просто теряем время.

Наверное, Бек ошибся. Или просто перестраховался.

Немцы явно не намерены устраивать облаву на евреев. Всем известно, что нацисты пунктуальны и строго соблюдают распорядок дня, особенно в части приема пищи, – а уж как любят французскую еду и вино – и во время обеда не станут заниматься арестами.

– Ладно, Софи, пойдем домой.

Даже на дороге из города было тише, чем обычно, но Вианна все же тревожилась.

– А Сара зайдет? – спросила Софи, открывая калитку.

Сара.

– Ты грустная, – заметила Софи.

– Да, мне грустно.

– Ты думаешь о папе?

Вианна глубоко вздохнула, положила руку на плечо Софи и сказала:

– Пойдем со мной.

Они сели на траву под яблоней.

– Мама, что случилось?

Вианна понимала, что все делает не так, но как надо – не представляла. Софи уже достаточно взрослая, чтобы ее не обманывать, но и для правды слишком мала. Вианна не имеет права рассказать, что Сару застрелили при попытке перехода границы. Дочь может проболтаться не тем людям.

– Мам?

– Вчера ночью Сара умерла, – проговорила она, нежно взяв в ладони лицо дочери.

– Как умерла? Она же ничем не болела.

– Иногда так случается. Господь забирает к себе внезапно. Она теперь на небесах. Вместе со своей бабушкой. И твоей.

Софи оттолкнула мать, вскочила на ноги:

– Ты что, считаешь меня дурой?

– Ч-что ты такое говоришь?

– Она же еврейка!

Вианну испугал взгляд дочери. В нем не было ничего детского – никакой наивности, невинности, надежды. Даже горя не было. Только гнев.

Хорошая мать постаралась бы обратить этот гнев в горечь утраты, а затем в светлые воспоминания, которые никогда не угаснут, но сейчас у Вианны не осталось душевных сил, чтобы быть хорошей матерью. Она не в состоянии найти слова, которые не были бы лживы или бессмысленны.

Она рывком отодрала кружевную манжету с рукава.

– Видишь вон те красные ленточки на ветке у тебя над головой?

Ленточки давно выцвели, поблекли, но все еще заметны на фоне зеленой листвы и незрелых яблок. Софи кивнула.

– Я привязала их там, чтобы вспоминать папу. Ты можешь привязать вот это и будешь вспоминать ее всякий раз, как увидишь.

– Но папа же не умер! – вскрикнула Софи. – Или ты солгала…

– Нет, нет. Но мы же вспоминаем не только тех, кто ушел навсегда, но и тех, кого очень долго ждем, верно?

Софи взяла из рук матери кружевную ленточку и привязала ее к той же ветке.

Вианне до боли хотелось обнять дочь, но та молча стояла, не сводя глаз с клочка кружева, глаза ее блестели от слез.

– Так будет не всегда, – все, что сумела придумать Вианна.

– Я тебе не верю, – ответила Софи и устало добавила: – Я пойду прилягу.

В обычное время Вианна растерялась бы и встревожилась, но сейчас просто кивнула и встала. Стряхнув траву с юбки, направилась к сараю. Откатила «рено», подняла крышку люка:

– Раш? Это я.

– Слава богу, – донеслось из темноты.