Соловей и халва

– Что ж, почтенная ханша, когда над нами царствовал император Хунъу вашими землями правил хромой амир Тимур. Насколько мне известно, он любил строить башни из человеческих тел и голов…Зачем? Неужели хотел по отрубленным головам и изуродованным трупам подняться на вечное синее небо?

– Не знаю, как до неба, а до ваших голов наш великий амир не успел дотянуться своим мечом, – процедила сквозь зубы женщина.

Затем она подошла близко к поэтам, которые в это время приумолкли, и отчитала их:

– А вы тоже хороши! Позорите наш дворец перед иностранными гостями своей перепалкой. Расшумелись, словно крикливые вороны! Далеко же вам до удода царя Сулеймана!

– Вы знаете, почтенная Гюльбахар-ханым, ваших уколов я не боюсь! – осмелился возразить женщине Али Ахмад по прозвищу Бухари.

Глава вторая, в которой поэт Бухари вкушает сладость почестей и горечь смерти

Меня порядком утомила вся эта перепалка, поэтому я едва ли не с радостью услышал трубы глашатаев, давших сигнал о приходе великого хана. Войдя в зал в сопровождении пышной свиты, хан уселся на трон. Это был молодой ещё человек лет двадцати пяти с редкой, клочковатой бородкой. Его голова казалась слишком маленькой для сидевшего на ней зелёного тюрбана с изумрудом и павлиньим пером. Женщина, столь разумно поставившая на место китайского посла, и отчитавшая поэтов, заняла место по правую руку от хана на маленьком троне. Также по правую руку от владыки Бухары, чуть поодаль расположился человек с жёстким, волевым лицом лет сорока. Мы все, не исключая и китайских послов, пали ниц перед троном:

– Мы рады приветствовать великого хана и его благородную тётушку Гюльбахар-ханым! Пусть здравствует и верная тень хана – почтенный визирь Ибрагим-бек! – раздалось сразу несколько голосов.

– Вот та женщина по правую руку от хана его тётушка? – удивлённо шепнул я на ухо своему господину.

– Да, – ещё более тихим голосом ответил он. – Мать светлого хана умерла при родах, отец умер, поранившись на охоте, старший брат утонул при переправе через реку, когда его караван направлялся в Мекку. Так что кроме тётушки Гюльбахар-ханым, сестры его покойного отца, у него никого и нет!

Я потрясённо поднял глаза на великого хана. Может быть в жизни, он испытал такое же одиночество как я или купец Рахматулло?

А хан тем временем заговорил:

– Султан Хуссейн Байкара в Герате окружил себя жемчужинами из числа стихотворцев, наиярчайшая из которых несравненный Алишер-бек, чей тахаллус Навои, Мелодичный, – начал хан. – А чем мы хуже? И в нашей Благородной Бухаре отыщутся стихотворцы под стать Лутфи или Навои7, – продолжил повелитель, и в голосе его можно было различить нотки неудовольствия, будто бы поэты нашего города скрывали свои таланты назло самому великому хану. – Но сегодня мы отобрали лучших, дабы стихи их прозвучали во всей красе в нашем райском дворце.

– Лучших из лучших, – вставил визирь Ибрагим-бек. Он говорил, словно бы шёпотом, но так, чтобы его голос услышали все.

Но великий хан, казалось, пропустил слова визиря мимо своих царственных ушей и заговорил дальше:

– А самому сладкозвучному из соловьёв Бухары даруем мы по окончании состязания слиток золота размером с верблюжью голову! Почему с верблюжью голову спросите вы, о, великие стихотворцы? – осведомился хан, усмехнувшись в бородёнку. – Почему же так мало? Да потому что вам, о искатели желанного, пьяницы истины, завсегдатаи кабака отрешения, безумные влюблённые – вам то, большего и не нужно! Зачем золото тем, чей язык рождает перлы! – закончил владыка Бухары, а окружавшие его трон поэты подобострастно устремили глаза долу, будто бы сочли решение хана верхом справедливости.

Выдержав небольшую паузу, владыка Бухары откашлялся и произнёс:

–Пожалуй, начнём наше состязание! Для начала посмотрим, кто из вас превзошёл иных в жанре четверостишия – рубаи. Ну же, кто начнёт?

– Я, – откликнулся на призыв хана дюжий молодец, больше похожий на водоноса, чем на поэта и продекламировал:

Над соловьём цветник гордых роз хохочет!

Мир над потоком безумца грёз хохочет.

Не вино, смеясь, пригубила та дивная пери, -

А над чашей кровавых твоих слёз хохочет!

– Однако же, звучит недурно! – живо отозвался на четверостишие хан. – Только вот рифма какая-то избитая, розы, грёзы, слёзы… И что ж за грёзы такие у безумца? Может быть, захватить трон в Благородной Бухаре? Послушаем-ка мы следующего…

Поэт, похожий на водоноса, пристыжено смолк и отошёл в сторону. На его место встал юноша в роскошном тюрбане с женоподобными чертами лица – ни дать, ни взять ученик медресе. Он продекламировал:

Ловцом жемчужин в бездне вод хотел я стать,

Потом решил безумцу дна морского не достать.

Но слёзы, пролитые им пучине злой разлуки,

Не жемчуг ли? Иной влюблённым не под стать!