Соловьев и Ларионов (ознакомительный вариант)

Это был звездный час Соловьева. Притаившись за мраморной колонной конференц — зала, доклад Соловьева слушала А. Дюпон. По свидетельству всех, в этот момент ее видевших, глаза французского историка были на мокром месте. Человек, менее преданный науке, на все внесенные Соловьевым поправки мог бы обидеться. Он мог бы ожесточиться или, пожав, чего доброго, плечами, презрительно хмыкнуть. Сказать, допустим, что для объяснения крымских событий 1920 года перечисленные уточнения имеют ценность весьма относительную. Не такова была А. Дюпон. Под фразу Соловьева «благодарю за внимание» она выбежала из — за колонны и обняла докладчика. Это горячее научное объятие, соединившее в себе и всхлипывания, и потекшую тушь, и покалывание усов, — не было ли оно торжеством истинных ценностей, свидетельством нерушимости великого интернационала исследователей?

Стоя за трибуной с потекшей по лицу тушью, А. Дюпон вспомнила всех, кто в разное время посвятил себя исследованию послереволюционного периода. С особым чувством она упомянула о И. А. Рациморе, задумавшем, но не успевшем завершить монументальную Энциклопедию Гражданской войны.[7]

Он умер на букве К, сказала о покойном А. Дюпон, но если бы он смог продержаться хотя бы еще одну букву, уровень наших знаний о генерале Ларионове был бы иным, совершенно иным. А сейчас, — и с этими словами исследовательница снова привлекла к себе Соловьева, — мы видим свою достойную смену. Теперь мы можем спокойно уйти.

Вежливый Соловьев хотел было возразить француженке, попросить ее и впредь заниматься столь важной для всех работой, но она не дала ему этого сделать. Взмахом огромной руки она словно из воздуха извлекла свою монографию о генерале и с силой прижала ее к груди Соловьева. Поцеловав его напоследок еще раз, маршевым шагом А. Дюпон пересекла конференц — зал и скрылась в полумраке коридора.

Она позвонила ему из Парижа. В молодом исследователе ее интересовало буквально все — взгляды на историю в целом, пристрастия в области методологии и даже — что было совершенно уж неожиданным — его материальное положение. В отличие от всех прочих сфер, на вопрос о материальном положении вразумительного ответа у Соловьева не нашлось. Резюме относительно материального положения было сделано самой А. Дюпон: у русского ученого оно попросту отсутствует.

Потрясенная этим обстоятельством, А. Дюпон занялась поиском причин столь безрадостного положения вещей. Стоя на позициях детерминизма, представительница французской исторической науки выстроила длинную причинно — следственную цепочку. Нет смысла приводить ее полностью: упомянутые исследовательницей события известны любому русскому школьнику. Стоит остановиться разве что на нескольких основных принципах, эту цепочку характеризовавших.

Движение нашего общества определялось несколькими факторами, из которых, по А. Дюпон, ключевую роль играли недостаточная расположенность к труду, склонность к присвоению чужого имущества и обостренное чувство справедливости. В голове исследовательницы выстроенная причинно — следственная цепочка в конце концов свернулась в форму круга, который та по зрелом размышлении признала заколдованным.

Положение дел рисовалось и в самом деле не радужным: присвоение чужого имущества донельзя обостряло в обществе чувство справедливости, что, в свою очередь, резко снижало его, общества, расположенность к труду. Разумеется, последнее обстоятельство не могло не стимулировать склонности к присвоению чужого имущества, а это автоматически приводило к еще большему обострению чувства справедливости и еще меньшей расположенности к труду. В этом контексте исследовательницей рассматривались и разрушительные русские революции, и многолетнее правление коммунистов (по ее оценке, не менее разрушительное), и целый ряд иных событий.

Сочетание указанных факторов, само по себе взрывоопасное (Molotoff — cocktail, — вздыхала А. Дюпон), усугублялось и фактором персональным. По колеблющейся сцене русской истории проследовал ряд лиц, сумевших довести все противоречия до крайнего уровня. Эти лица опять — таки всем известны. Из всего подготовленного А. Дюпон списка упомянем лишь Е. Т. Гайдара. На это есть две причины. Первая из них состоит в том, что деятельность его правительства, по мнению исследовательницы, составляла счастливое исключение. Несмотря на беспрецедентный масштаб, присвоение чужого имущества впервые обретало вид цивилизованный и не производило прежнего отталкивающего впечатления. Вторая же, но, пожалуй, главная причина упоминания имени Е. Т. Гайдара — неравнодушие нашего повествования к таинственным нитям, пролегающим между временами, событиями, лицами и т. д.