– Несите на пробу пару бутылок, и столько же шампанского, – приказал Скоблин.
Музыканты, узнав, кто посетил ресторан, по какому случаю в кабинете проходит торжество, вошли без приглашения, исполнили «Боже, царя храни».
Кутепов встал, за ним поднялись остальные. Следом за первым куплетом гимна оркестрик сыграл бесшабашную, удалую песню, какую, как правило, исполняют при застольях. Пришлось Плевицкой по-деревенски подпереть голову, запеть:
Надежда пела не громко, но и не тихо, понимала, что кабацкому романсу с мелодраматическими нотками, надрывом не место на свадьбе. Но гости приняли песню восторженно.
«Как бы не накаркать, не оказаться брошенной, как было с первым муженьком…»
Когда настало время последнего куплета, за столом дружно подхватили:
Допев, зааплодировали певице – солистке и себе – хору.
«Слава Богу, конфуза не произошло, – порадовалась Надежда. – Напрасно ругала себя, сейчас, как никогда, песня и к месту, и ко времени. Надо отблагодарить оркестрантов…»
Словно подслушав желание певицы, Скоблин выудил из бумажника пару сотен туманов, отдал официанту, тот передал музыкантам.
Свадьба продолжалась. Надежда выслушивала поздравления, пожелания, благодарила за добрые слова и украдкой наблюдала за мужем.
«Ведет себя с Кутеповым на равных. Не лебезит, держится с достоинством, как положено боевому генералу…»
В порыве нахлынувшей нежности, накрыла ладонью руку мужа, но Скоблин этого не заметил, что озадачило Надежду.
За столом одни ругали монархию, бывшего императора за его мягкотелость, нерешительность, даже легкомыслие, приведшие к отречению от престола и как результат к всеобщему в стране хаосу. Кто-то, напротив, с пеной у рта превозносил Николая II, называл его святым. На другом конце стола ратовали за будущее республиканское правительство в освобожденной от большевиков стране, доказывали необходимость объединения беженцев под единым знаменем и командованием, предавали анафеме офицеров, записавшихся в иностранный легион, отправившихся в Африку или Бразилию, но больше поносили тех, кто на родине пошел служить в Красную Армию. Спорили о Врангеле.
– Никак не пойму барона – желает стать ни больше ни меньше диктатором России, в то же время игнорирует наши лагеря, ни разу не посетил их.
– Ошибаетесь – приезжал для формальности один раз, но ненадолго.
– Мы отдаем ему почести словно народному герою. Обещал скорое свержение советской власти, но когда попросили хотя бы приблизительно назвать срок, ушел от ответа, поспешил отбыть. – Каждому бедствующему выделил по две лиры! – Ровно на одну бутылку самопальной водки! Кутепов постарался успокоить спорящих:
– Барон попросил приютить наших людей на Балканах, ждет ответа правительств Югославии и Болгарии, там должны вспомнить, какие в прошлом веке понесла Россия потери при освобождении их от турок. Пока за морем официально приняли лишь одну кавалерийскую бригаду генерала Барбовича. Алексеевцы и дроздовцы уезжают поодиночке и, как правило, во Францию, где их никто не ждет.
– А вы собираетесь ехать? – придвинулась к Кутеповой Надежда и услышала, что генерал покинет Константинополь одновременно с казаками 1-го армейского корпуса, для местожительства наметил Берн.
Плевицкая внимательно прислушивалась к разговорам мужчин, в первую очередь супруга, и размышляла:
«Выпил достаточно, не меньше других, а мыслит трезво… Отчего вздрогнул, когда услышал о перебазировании частей в Европу? Напрягся, кончик носа побелел… Может, желает вернуться к командованию и посему обхаживает Кутепова? А говорил, что по горло сыт армейской службой. Зачем вступает в споры, критикует барона? Желает не отстать от других, понравиться Кутепову, польстить, влезть в доверие?.. Мало говорит, больше слушает, мотает себе на ус, будто старается выведать какую-то тайну».
Плевицкая знала, что среди белого воинства нашлось немало таких, кто перешел на сторону красных, вступил в их армию. Закралось нелепое подозрение.