Соловушка НКВД

Вспомнившийся Эфрон, муж поэтессы Цветаевой, тайный сотрудник ОГПУ, благополучно избежал во Франции ареста за участие в похищении (точнее, устранении бывшего агента-чекиста, ставшего невозвращенцем), чуть позже за ним в Москву уехали жена с сыном. По дошедшим слухам, Сергей получил престижный пост в Наркомате внутренних дел. Пребывая в полной изоляции от внешнего мира, каторжанка не могла знать, что в начале осени 1939 года арестовали дочь Цветаевой Алю, спустя два месяца пришли за Сергеем и расстреляли в Орловском централе, сын Георгий (Мур) погибнет в бою в первый год грядущей войны в России, дочь пробудет в заключении и ссылке семь лет…

Заключенная № 9002 отличалась от других обитательниц тюрьмы стойкостью и еще тем, что была единственной иностранкой, русской, эмигранткой. Но главное, получила срок не за банальное воровство, мошенничество, сводничество, торговлю наркотиками, а за шпионаж, участие в покушении на чужую свободу. Известная всему музыкальному миру, сумела в тюрьме сохранить шарм, который на свободе сводил с ума, заставлял совершать глупости многих мужчин, среди которых были даже коронованные особы.

В заключении долго не решалась взглянуть в зеркальце, опасаясь, что испугают появившиеся бледность, новые морщины, увядающая кожа. Радовало лишь похудение, чего безуспешно добивалась на воле.

Она тихо улыбалась, вспоминая взбитые сливки в Риге, рыбные фрикадельки в Мадриде, блины с икрой в русском ресторане в Париже, запеченные в тесте сосиски в Нью-Йорке, жареную осетрину в Берлине, горячий шоколад в Риме… «Знала, что сладкое, мучное вредно, но ничего не могла поделать и не отказывала себе в удовольствии полакомиться…»

Когда все же рискнула посмотреть в зеркало, расстроилась:

«А чего было ждать? Дышу спертым воздухом — прогулки лишь на полчаса, питаюсь одними кашами, картофельным супом, тушеной капустой. Скоро стукнет шестьдесят — годы не в силах скрыть никакой косметикой… Прознай толстушки, что тюрьма способствует избавлению от лишнего веса, и толпами бы повалили в мой Ренн!»

Беззвучно рассмеялась и стала вспоминать день недели и, главное, месяц, число.

«Ноябрь — это точно, а какое число, не скажу… А то, что нынче пятница и завтра суббота знаю без ошибки…»

По субботам в тюремной часовне проходила спевка хора, № 9202 в нем солировала, исполняла песнопения, при этом чувствовала себя приподнято, как бывало на сольных концертах, когда после каждого романса публика неистовствовала, требовала повторения, забрасывала цветами, выносила после концерта из театра к автомобилю на руках…

«Неужели все это осталось в прошлом, никогда уже не повторится?..»

За почти двухлетнее пребывание в тюрьме не получила с воли ни одной передачи, лишь один раз посетил адвокат, не сообщивший ничего утешительного.

«Доложил о неудачных хлопотах по снятию ареста с виллы и находящихся там вещей, чтобы сдать в скупку шубу, получить для меня деньги, необходимые для покупки в тюремном ларьке продуктов. Попытался хитростью выведать номер счета в банке, но я ловко ушла от ответа: адрес банка, счет на мое имя останутся тайной…»

В начале зимы 1940 года, когда Францию оккупировали германские войска, в Ренн с инспекцией женской тюрьмы прибыл обер-лейтенант. Первым делом ознакомился с личными делами обитательниц мрачного здания за высоким забором. Перелистал подшитые в папках документы, и скука, безразличие улетучились, стоило прочесть на деле четкую надпись:

П л е в и ц к а я (Винникова) Н а д е ж д а № 9202 двадцать лет каторги.

«Русская во французской тюрьме? Статья не уголовная, а политическая, такую дают шпионам. Фамилия знакома, надо припомнить, где встречал прежде…»

Немец изъявил желание увидеть русскую, прошел с сопровождающим по длинному коридору, поднялся по узкой лесенке и перешагнул порог никогда не проветриваемой камеры, настоящего каменного мешка.

— Мадам Винникова?

С койки поднялась небольшого роста женщина.

— Правильнее сказать, Плевицкая, как значилась на афишах, Винниковой была до первого замужества в девичестве.

— Обладаю довольно цепкой памятью, и она говорит, что фрау была певицей, которую называли «Русской шпионкой», «Тайным агентом советской полиции».

— А также «Курской соловушкой», — грустно напомнила заключенная.

— Газеты писали, что вы способствовали похищению в центре Парижа высокопоставленного русского генерала, — продолжал обер-лейтенант.

— Не стоит во всем доверять прессе: у репортеров, как правило, богатая фантазия, могли назвать и палачом, колдуньей, виновной в разных грехах, в том числе абсурдных. Журналисты врали без зазрения совести. Вынуждена разочаровать: к шпионажу, похищению не имею касательства, о чем заявляла на следствии и в суде.

Обер-лейтенант потер переносицу, точно будил спящие воспоминания.

— Газеты писали, что исчезнувший генерал был вождем русской эмиграции, главнокомандующим покинувших Россию вооруженных сил, тяготел к Германии, так как был немцем.