Сольск

Из раны на руке текла кровь. Юстас попробовал вытащить стрелу, но та рыболовным крючком вцепилась в плоть. Он обломил древко и перемотал рану разорванным дорожным мешком.

Юстас помнил, как выглядят Врата со стороны Средиземья: огромная покосившаяся деревянная дверь, побитая короедом, стянутая железными полосами сверху и снизу, с массивным железным кольцом вместо ручки, вставленная в такую же древнюю и ветхую дверную коробку. Дверь стояла в песках Белой Пустыни, и дорогу к ней знал один-единственный человек в Средиземье – жрец Фальк. Но как выглядели Врата здесь, в Скалистом ущелье?

Надо задобрить стража. Кровью. Проклятый кровопийца не берет другой дани. Всего стакан. Пусть подавится. Сначала Юстас хотел нацедить из раны, но она перестала кровоточить. Каждое прикосновение к обломанной стреле отзывалось резкой болью. Он достал нож и закатил рукав рубахи.

Красный шар единственного солнца Среднего мира медленно поднималось из-за горизонта. За спиной кто-то крикнул и схватил его за руку. Он повернулся.

– Ты что совсем рехнулся? Ну-ка, посмотри на меня.

Словно сквозь толщу прозрачной дрожащей воды он увидел женщину. В ней было что-то знакомое. Кажется, это был Оракул, который должен указать путь.

– Юра, ответь мне.

– Забери у него нож. Он тебя не слышит.

Рядом с женщиной появился темный мужской силуэт.

– Посмотри: у него и глаза стеклянные. Вызывай скорую.

Его толкнули, и он свалился на пол.

Какая нелепая смерть в двух шагах от выхода. Он зажмурился, ожидая последнего смертельного удара. Вместо этого кто-то перевернул его и посветил в лицо фонариком. Юстас открыл глаза. Перед ним сидел человек в белом халате.

20.

Сквозь большое зарешеченное окно в комнату попадал лунный свет.

Двумя рядами вдоль стен и одним посередине стояли кровати. Тесно обернутые простынками, как покойники в саван, в них спали люди. Воздух вонял мочой и рвотой. Впрочем, не так сильно, как тогда в трубе сточной канавы. Голова кружилась. Живот болел так, словно кишки кто-то затягивал в узел.

Дима вспомнил свое превращение и провел ладонью по другой руке, а потом по лицу. Все в порядке. Он снова был человеком.

Присев на край, справа от себя Дима разглядел бородатого деда, который ворочался во сне и что-то монотонно бубнил себе под нос. Где-то в углу играл плеер.

Слева, в двух шагах от него, ломанная желтая линия электрического света обозначала приоткрытую дверь. Дима встал, толкнул дверь и вышел в ярко освещенный казенный коридор.

В торце, склонившись над письменным столом, сидела грузная, одетая в белый халат женщина пятидесяти лет и читала книгу.

– Здравствуйте.

Женщина оторвала взгляд от книги и вопросительно посмотрела на Диму поверх очков.

– Где я?

– Приют больного воображения. Городская психиатрическая больница.

– Нет, правда?

– Трое суток напролет вы настойчиво твердите, что превратились в жука, а на четвертые удивляетесь, что очутились в дурдоме.

– В муравья, – поправил ее Дима.

– Извините, если для вас это так важно. Конечно, в муравья, – губы тетки презрительно надулись и согнулись в легкой ухмылке.

– А где мои вещи? – Дима вспомнил про часы.

– Все, что было на вас в момент поступления, – в гардеробе. Про остальное мне ничего не известно, – женщина подняла книгу к глазам и уткнулась в нее носом, что означало: разговор закончен. С глянцевой обложки на него смотрели огромные женские глаза. Ниже было написано: «Дарья Донцова. Ироничный детектив». Название закрывали пальцы.

– Подскажите, а где здесь…

– Обратно до конца и налево, – не отрывая глаз от книги, царственным жестом она указали в противоположный конец коридора.

Входных дверей в туалете не было. Коричневый кафель на полу отскочил на две трети, обнажив бетонную стяжку. Внутренние перегородки между унитазами отсутствовали, а сливные бачки крепились под потолком.

Дима помочился в грязный красно-коричневый от ржавчины писсуар, забитый окурками, и побрел обратно в палату.

21.

На тете было то самое темно-синее, почти черное платье, в котором ее хоронили.

– Разве ты не… – Анжела запнулась, подбирая слово.

– В земле слишком темно и сыро. К тому же одна мысль не дает мне покоя. И я подумала, отчего бы нам не встретиться.

От знакомого голоса, которого Анжела не слышала больше четырех лет, по спине побежали мурашки.

– Нам надо поговорить.

– О чем?

– О тебе. Я все время думаю только о тебе. И эти мысли мучают меня сильнее, чем ревматизм и аритмия в последние годы жизни. Ты уже выступаешь с концертами?

– Нет.

Тетя вздрогнула, словно ее ударили по лицу.

– Вот так просто «нет»?

– Кажется, мы ошиблись. У меня нет способностей. Упражнения – пустая трата времени. Издевательство над собой и над инструментом. Вряд ли из этого что-то выйдет, даже если я буду бить по клавишам еще сто лет.

– И это все?

– Да.

– А ты не хочешь мне рассказать, как превратилась в проститутку? – тетин голос подскочил вверх на две октавы. – Бездарная неудачница. Тварь.

Сколько времени я потратила на тебя. Тупое ничтожество, притворяющееся талантом…