Сольск

– Пустая затея, Илья Тимофеевич. Только деньги потратим.

Хозяйские прихоти на фоне грядущей большой беды (а в том, что зимой имение ждет голод, Макар уже не сомневался) выглядели особенно глупо, если не сказать цинично. И было что-то еще. Он чувствовал исходящую от метеорита опасность. Никакой логики – только предчувствие. Как двенадцать лет назад в блиндаже, когда он оборвал разговор на полуслове и выбежал наружу, прежде чем в укрытие угодило ядро. Все, кто остались в землянке, погибли.

Макар обошел камень вокруг. Это как гадюка: ничего страшного, пока она в поле зрения и на безопасном расстоянии. В барина же словно черт вселился. Третий день он только и говорил, что о небесных камнях. Илья Тимофеевич как будто одновременно оглох, ослеп и поглупел. Как можно не чувствовать зла, спрятанного в этой глыбе? Или оно как-то подчинило его себе и через него хочет выбраться на волю? «Брось дурить, солдат, – тут же мысленно оборвал Макар себя. – Камень есть камень. И ничего больше».

Мог ли он в тот момент отказаться исполнять приказ или отговорить барина от этой затеи? Наверное, мог, но не стал этого делать. То ли потому что не представлял, какими будут последствия этого нелепого предприятия. А может, из-за того, что заключенное в подарке небес зло подчинило себе не только барина.

– По-моему, это и не камень вовсе.

Макар взял заступ и несколько раз стукнул по глыбе. В месте удара черная корка гари откололась, обнажив под собой смятую серебристую поверхность.

– Золото? – лицо Ильи Тимофеевича просветлело, а в глазах запрыгали огоньки.

Макар усмехнулся.

– Железо. Бросаться золотом накладно даже для Архангелов.

– Пилите. То, что свалилось с неба, не может быть простым куском железа. Уверен, там внутри что-то есть.

То расколите, то распилите – фантазия или, скорее, глупость барина воистину не имела границ.

6.

Разделить метеорит на две части поручили кузнецу Архипу, пьянице и сумасброду.

Архипу было тридцать шесть. Десять из них он провел в пьяном угаре и еще пять в похмелье. Из-за пьянства работал кузнец плохо. Часами проклинал жизнь и ремесло, вместо того чтобы заняться делом. Хозяева и сам Макар не раз пытались перевоспитать кузнеца. Но бестолку. У кузнеца была жена Дарья – первая красавица в поместье и девятилетняя дочь Аня. Из-за пьянства Архипа семья жила впроголодь. Два месяца назад из бесполезного человека Архип превратился во вредного: искалечил пегую лошаденку Анабеллу, загнав подковный гвоздь в мягкие ткани копыта.

Работа, которую можно было выполнить за день, растянулась на две недели. Большую часть этого времени Архип провел в бесконечных переходах от конюшни, где лежал камень, к кузнице – там находился инструмент.

Метеорит, как и предсказывал Макар, оказался цельным куском железа. К великому разочарованию Ильи Тимофеевича, внутри ничего нового обнаружено не было. Впрочем, это вовсе не означало, что там ничего не было. В мире существует бездна вещей, которых не увидишь глазом, – вирус, например, или проклятие.

На третий день после выполнения рокового заказа Архип занемог. Всю ночь ему снились кошмары, а наутро солнечный свет слепил, словно раскаленное добела железо. Утром в кузню Архип не пошел, а вместо этого спрятался в погреб. Там, между двух бочек с квашеной капустой в компании двух крыс и полчища пауков он провел больше суток.

Чуть позже странные превращения коснулись и некоторых других людей, которым не посчастливилось встретиться с Архипом. Семилетний мальчик Андрей утром нашел свою мать, горбатую кухарку Лизу, спящей под лавкой. Он разбудил ее, и она подскочила с громким криком. Впервые за шестнадцать лет она опоздала на работу и пересолила хозяйский борщ. А хромой дед Сидор посреди ночи слез с кровати, упал на колени и начал биться головой о пол. В его голове вдруг зазвучали голоса. Он решил, что с ним говорит Бог.

7.

– Илюша, через десять минут обед, – Екатерина Андреевна еще не знала, что борщ будет безнадежно пересолен, и обедать им придется чаем с черствыми ватрушками.

– Через восемь, – поправил он ее про себя, мельком взглянув на часы с кукушкой. Все сходилось. Теперь он уже не сомневался: только что состоялся его последний разговор с женой. – Ешьте без меня.

Илья Тимофеевич поднялся к себе в кабинет, налил из графина стакан водки, опрокинул его и выдохнул в рукав халата.

Все. Шабаш. Вчера крестьяне закончили уборку. Вышло полтораста пудов. Это означало голод для крепостных, позор и нищету для хозяев.

Пальцы сжали в руке белый платок с вышитой надписью: «Моему любимому папочке».

Он вытащил мягкое кресло на середину комнаты. Перекинул конец грязной пеньковой веревки через балку перекрытия и затянул узел. Веревку он еще утром нашел во флигеле и полдня носил ее накрученной на плечо.

Прежде чем забраться на спинку кресла, Илья Тимофеевич повернулся к образам в углу. Хотел было перекреститься, но остановился. Идет на смертный грех и крестится. Что-то нескладно выходит. Слезы потекли по морщинистым щекам в поредевшую спутанную бороду.