Солженицын и колесо истории

Поликарпов, который должен был с утра утвердить правку, накинулся еще на два места: еще одна фраза о Солженицыне и упоминание Бабаевского.<…>

12. II.1965

<…>

Вечером я задержался в редакции, собирался уходить – вдруг корреспондент из ТАССа Петр Косолапов. (Он когда-то передал первую информацию о Солженицыне, прошедшую по всем газетам – «Имя новое в литературе».) Сейчас просил сигнальный экземпляр, чтобы дать официальную «тассовку». (Я понял так, что информация о Солженицыне была пиком его успеха, и он стал «болельщиком» журнала.)

В редакции все уже ушли, столы были заперты, «сигнала» я не нашел. Усадил Косолапова в своем кабинете и надиктовал экспромтом страниц пять. Он обещал тут же передать это для печати, иначе, если «Лит. газета» выйдет с подобным материалом, будет поздно.

6. III.1965

Шел по улице Горького и встретил Дороша. Тот, огорченный, не в себе, бросился ко мне и стал рассказывать о «выборах без выбора» на съезде. Утром была партгруппа, где человеком из Бюро ЦК по РСФСР был предложен список, куда включены все прихлебатели и подонки из кочетовской команды, но не было многих заслуженных писателей. Потом оказалось, что забыли выдвинуть делегатами на всесоюзный съезд Симонова, Фоменко, Дороша, Евтушенко и т. д. Расул выступил, замаливая, видно, вчерашние грехи (вспышку с Егорычевым), и предложил голосовать списком, не обсуждая его. Две третьих съезда составляет партгруппа, и дальше было чисто автоматическое голосование. Отводы некоторых одиозных лиц Македоновым и добавления к списку, предложенные Верой Пановой, успеха не имели: правило бал формальное большинство. «Я сам, как в самобичевании, голосовал с большинством», – сознался Дорош. В. Шкловский и другие беспартийные стали оставлять зал. Но и это не произвело впечатления.

Ходят два анекдота. Первый: «Съезд прошел под девизом: Отречемся от «Нового мира»«. Второй: «Идет пьяный писатель по кулуарам съезда и бормочет: «А еще слух прошел, что Сталин умер»».

О Солженицыне невеселые сведения. У него разболелась печень, он почти не работает, собирается переезжать в Горький, если там дадут квартиру.

Начало апреля 1965 г.

Заходил Солженицын. Сказал, что до конца года ничего давать для журнала не предполагает. «Раковый корпус» собирается углубить и тем сделать более трудным для печати. О нашем романе («В круге…») сказал, что считал бы полезным в удобную минуту дать из него хотя бы главы. «Мне важно закрепить его заглавие, само существование этой вещи…»

В Рязани жить ему стало трудно, и он строит планы перебраться в Горький. Я подарил ему «Хаджи-Мурата» в серии «Народной библиотеки» с моим предисловием. <…>

Из письма Солженицына 7.IV.1965

«Оставаясь на уровне серии «Народной библиотеки», Вы очень серьезно изложили суть дела. Степень использования в «Хаджи-Мурате» исторических материалов была для меня новинкой. Метод «цепочки событий» (выражение неточное, но и «диалектика событий» мне кажется расплывчатым) в другом издании и по какому-нибудь другому поводу Вам еще, надеюсь, удастся рассмотреть пристальней[72]. Здесь еще много неназванного.

Особое удовольствие доставляет то, что Вы пишете таким спокойным и хорошим языком, далеким от современного критического жаргона».

19. V.1965

Был у Елены Сергеевны. Ее рассказы о Булгакове. Обыск 1926 года, перевернувший Булгакова, когда забрали дневники и «Собачье сердце». Он требовал, чтобы вернули, искал заступничества. Ждал-ждал и написал три года спустя заявление в Союз российских писателей, что выходит из Союза, где не могут защитить его права. Вызвали к следователю, который вел его дело. Тот взялся уговаривать не идти на скандал. Булгаков был тверд. «А если мы отдадим вам рукописи?» – «Я вам не верю». Тот вынул из стола дневник и повесть, тогда Булгаков порвал заявление. Пришел к Е. С, дал читать ей дневник, потом вырезал несколько страниц ей на память – остальное сжег в голландской печи.

В 1934 году был у Горького на квартире. Горький обнял, поцеловал его при встрече и дружески разговаривал часа два. Вернувшись домой, Булгаков сказал, что чувствовал себя там неприютно: «За каждой дверью во-о-о-от такие уши» (и он показал, раздвинув руки).

О дневнике Горького, который попал к Сталину и связал старика, говорил Елене Сергеевне Н.С. Ангарский.

Многое еще рассказывала Е. С. о Булгакове – славное складывается впечатление; жаль, я не все запомнил, а возникает он передо мною все с большей ясностью[73].

Первый раз Солженицын позвонил от Ахматовой, просил о встрече и на другой день приехал. Разделся, сел, взглянул на портрет Булгакова и сказал: «Рассказывайте мне о нем, все рассказывайте, что можете». И Елена Сергеевна взялась рассказывать – часа на три. Потом он вскочил – звонить жене: «Наташа, немедленно приезжай! Ты не знаешь даже, что случилось, с кем я разговариваю». Ей что-то мешало приехать, и его досаде предела не было.