Солженицын и Сахаров

власовцев, да и всех тех бывших граждан СССР, которые воевали на стороне гитлеровцев против Советской Армии. Солженицын пытался лишь указать на некоторые из обстоятельств, как бы смягчающих вину этих людей и делающих слишком жесткой расправу с ними в послевоенные годы. Однако в третьем томе автор решительно изменил эту свою концепцию. Теперь он вполне определенно и обеляет, и оправдывает власовцев. Более того, он особенно выделяет тех советских солдат и командиров, которые перешли на сторону фашистов не в 1943, а в 1941 году, сразу же после начала войны, в те первые месяцы, когда немецкая армия победоносно и быстро двигалась на Восток. Солженицын заботливо собирает сведения о тех военных и полувоенных формированиях, которые были созданы задолго до власовских частей, о создании в Белоруссии для "защиты" от партизан "народной милиции". Он готов понять, простить и оправдать бургомистров, старост, полицаев и даже карателей, не говоря уже о казачьих полках и дивизиях, сформированных гитлеровцами на Дону и Кубани. При этом презрительно называя "телятами" молодых советских людей (и себя в том числе), рвавшихся на фронт защищать Родину, Солженицын считает тех, кто перешел на сторону врага, не изменниками, а героями, поднявшимися на героическую борьбу со сталинской тиранией, порыва которых, однако, не понял, не оценил и не использовал из-за своей тупости ни Гитлер, ни германский Генеральный штаб.

У читателя "Архипелага" невольно возникает вопрос - как объяснить эту разительную перемену позиции автора? Солженицын выходит из этого положения очень просто. Он пишет: "В 1-й части этой книги читатель еще не был приготовлен принять правду всю... Там, вначале, пока читатель с нами вместе не прошел всего лагерного пути, ему была выставлена только на-сторожка, приглашение подумать. Сейчас, после всех этапов, пересылок, лесоповалов и лагерных помоек быть может читатель станет посогласнее" (С. 30).

В искренность подобного объяснения поверить невозможно, и оно невольно рождает у большинства во всяком случае советских читателей и даже почитателей Солженицына протест и недоверие к автору.

Как известно, после нападения Гитлера на СССР, даже старая белогвардейская эмиграция раскололась в своем отношении к этой войне. Часть ее во главе с лидером кадетов П. Милюковым и генералом Деникиным выступала за победу СССР, другая

213

часть заняла нейтральную позицию, и лишь меньшая часть пошла вместе с фашистами. Все сочувствие Солженицына на стороне этих последних, и он сожалеет лишь о том, что было их слишком мало и что не пользовались эти люди полным доверием у немецких оккупантов. Хорошо понимает Солженицын, что гитлеровцы стремились уничтожить не только большевизм, но и Россию как государство и что не все в наших довоенных газетах было неправдой. Хорошо понимает Солженицын, "что для пришедших была Россия еще ничтожней и омерзительней, чем для ушедших. Что только соки русские нужны вурдалаку, а тело замертво пропади" (С. 28). И тем не менее в той же книге можно привести немало страниц, содержащих поразительную в устах русского писателя апологию предательства. Вот что пишет, например, Солженицын о полицаях и карателях: "Откуда они? Почему? Может это снова прорвалась непогасшая гражданская война? Недобитые беляки? Нет! Уже было упомянуто, что многие белоэмигранты (в том числе злопроклятый Деникин) приняли сторону Советской России против Гитлера... Эти же десятки и сотни тысяч полицаев и карателей, старост и переводчиков - все вышли из граждан советских. И молодых было среди них немало, тоже возросших после Октября.

Что же их заставило? Кто это такие?

А это прежде всего те, по чьим семьям и по ним самим прошлись гусеницы 20-х и 30-х годов. Кто в мутных потоках нашей канализации потерял родителей, родных, любимых. Или сам тонул и выныривал по лагерям и ссылкам... А еще не забудем, - продолжает Солженицын, - что среди тех наших соотечественников, кто шел на нас с мечом и держал против нас речи, были и совершенно бескорыстные, у которых имущества никакого не отнимали, и которые сами в лагерях не сидели и даже из семьи никто, но которые давно задыхались от всей нашей системы, от презрения к отдельной судьбе; от преследования убеждений; от песенки этой глумливой: - "где так вольно дышит человек"; от поклонов этих богомольных Вождю; от дерганья этого карандаша - дай скорей на заем подписаться! от аплодисментов, переходящих в овацию" (С. 18, 22).

И этого всего, по Солженицыну, вполне достаточно, чтобы хорошие и даже порой благородные люди пошли на сотрудничество с оккупантами, на службу бургомистров и карателей, чтобы они предпочли богомольные поклоны другому фюреру - Гитлеру и другую песенку - "Германия превыше всего"? Как-то даже

214

неловко опровергать все эти аргументы, которые один за другим нагромождает Солженицын.