Солженицын. Прощание с мифом

Как же примирить приведенные свидетельства? Не исключено, что к середине сентября 1965 г. рукопись «Архипелага» действительно составляла около 33 а.л., но отредактирована была только пятая часть книги — «Каторга».

Характеризуя те сентябрьские дни 1965 г., Н. А. Решетовская пишет: «Сидя за любимым столиком в Борзовке, где мы были так беззаботно счастливы целых полтора месяца, муж не писал, не читал Даля, не работал вообще, а мучительно думал… Александр Исаевич составляет телеграмму Л. И. Брежневу… Первую неделю после удара Александр Исаевич назвал „первой черной неделей“… Машинально работали на участке, пилили дрова, хотя уже казалось небезопасным жить на уединенной дачке, собирали урожай» (9).

Но КГБ не спешил брать «угрожаемого автора».

«В конце сентября, — вспоминал Ж. А. Медведев, — похолодало и Александр Исаевич решил возвратиться в Рязань. Надежды на переезд в Обнинск угасли, и Н. А. Решетовской нужно было восстанавливаться на работе на кафедре органической химии Рязанского сельскохозяйственного института» (10).

Однако Борзовка опустела несколько раньше. «В воскресенье, девятнадцатого сентября, — писала Н. А. Решетовская, — простившись с Борзовкой, мы едем домой, не скрывая друг от друга страха, что могут остановить, обыскать» (11). Сразу по приезде Александр Исаевич отправился в Москву к К. И. Чуковскому (12), а Наталья Алексеевна начинает разбирать бумаги и передает матери то, что «следовало уничтожить» (13). Поразительно, на протяжении почти целой недели ждать ареста и только к концу ее додуматься до необходимости уничтожения хранившихся дома рукописей криминального по тем временам характера.

Когда А. И. Солженицын добрался до Москвы, «в Переделкино, к Корнею Ивановичу, по свидетельству Н. А. Решетовской, ехать было уже поздно. Муж направился к Туркиным, где выяснилось, что завтра в Большом зале консерватории состоится первое исполнение XIII симфонии Шостаковича… Значит, поездку в Переделкино придется еще на день отложить. А днем он зайдет в „Новый мир“ поговорить с Твардовским. Выяснилось еще одно обстоятельство: положение Румянцева в „Правде“ неустойчиво. Хранение там романа становится даже опасным… И Карякину дается наказ доставить роман прямо в „Новый мир“» (14).

А вот, что мы читаем в «Теленке»: «…все пришло в движение в этих днях, снят был из „Правды“ Румянцев, и мой доброжелатель Карякин должен был в суете утаскивать роман… из „Правды“. Это было уже 20 сентября… Попросил я Карякина, чтобы вез он роман из „Правды“ прямо в „Новый мир“… довез благополучно». Однако теперь А. Т. Твардовский принять роман отказался (15). И понять его нетрудно.

Посетив редакцию «Нового мира», Александр Исаевич «навестил Копелева» (16), после чего побывал в консерватории, переночевал у Штейнов и на следующий день, сдав свой роман «В круге первом», а также пьесы «Свеча на ветру» и «Республику труда» в Центральный государственный архив литературы и искусства (ЦГАЛИ), отправился в Переделкино (17). 21 сентября Корней Иванович записал в дневнике: «Сейчас ушел от меня Солженицын — борода, щеки розовые, ростом как будто выше. Весь в смятении» (18).

В Москве А. И. Солженицын пробыл несколько дней. Если верить ему, здесь он обнаружил за собою слежку и во избежания ареста вынужден был поменять место жительства. Одним из них стала квартира Анны Ивановны Яковлевой, которая фигурирует в «Теленке» под кличкой «Гадалка». С Анной Ивановной (доктор биологических наук, формацевт, «была незамужем») Александр Исаевич познакомился еще в 1963, когда посетил «химический институт», где она работала, затем они стали переписываться и Анна Ивановна предложила ему «свою квартирку на 13-й Парковой»: «если нужно когда в тишине поработать». «В мою разгромную полосу, в сентябре 1965, — пишет А. И. Солженицын, — я иногда и скрывался у нее, когда надо было уйти от слежки, отдохнуть от опасности, знать, что хоть в эту ночь — наверняка не придут» (19).

В эти сентябрьские дни Александр Исаевич обратился к Л. З. Копелеву с просьбой переправить за границу киносценарий «Знают истину танки» и «Прусские ночи»: «Он — пишет А. И. Солженицын, — взялся, и на этот раз действительно отправил — с Бёллем» (20).

«Пристроив „Шарашку“, почувствовав хоть маленькое облегчение и ощутив страшную усталость от московских дней, — вспоминала Н. А. Решетовская, — Александр Исаевич решил поехать не к Чуковскому, а в Борзовку». Теперь «там он не чувствует себя в такой опасности, как в Рязани. Наша ничем и никем не защищенная дачка кажется мужу маленьким убежищем. Ему хочется наедине с природой поразмыслить…» (21).