Солженицын – прощание с мифом

Говоря о социалистах в ГУЛАГе, А.И.Солженицын в первом издании писал: «Их одинокий тюремный бунт был, по сути, за всех нас будущих арестантов (хотя сами они могли и не думать так, не понимать этого), за то, как будем мы потом сидеть и содержаться. И если б они победили, что, пожалуй, не было бы ничего того, что потом с нами будет, о чем эта книга, все семь ее частей. Но были разбиты, не отстояв ни себя, ни нас» (17). Во втором издании приведенные выше слова были исключены (18).

Рассматривая в первом издании революцию как благо, А.И.Солженицын в то же время в полном соотвествии с либеральной философией негативно относился к террору, от кого бы он ни исходил. При этом он не касался вопроса о том, что первично: революционный террор или же правительственный. Во втором издании эти акценты уже были расставлены:

1 издание 2 издание

«…в ситуации 1906-1907 гг. видно нам, что вину за полосу «столыпинского террора» должны разделить с министерством и революционеры -террористы» (Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. 1 изд. Т.3. Paris, 1976. С.99). «Признаем, что террористы были достойными партнерами столыписнких полевых судов» (Там же. С.98). «В событиях 1905-1906 гг. видно нам, что вину за полосу «столыпинского террора» должны принять революционеры-террористы» (Солженицын А.И. Собрание сочинений. Т.7. Paris, 1980. С.96-67). «Признаем, что террористы были опережающими партнерами столыпинских полевых судов» (Там же. С.97).

В первом издании еще употреблялось понятие «столыпинский вагон» (19), из второго издания оно исчезло, его заменило слово «вагон-зак» (20). Одновременно появилась высокая оценка П.А.Столыпина, который был назван «мозгом и славой России» (21). Одновременно с этим во втором издании исключаются некоторые негативные факты и оценки, характеризовавшие дореволюционный политический режим. Так, описывая советские тюрьмы, в первом издании А.И.Солженицын проводил мысль о том, что их режим был еще хуже, чем в царских тюрьмах. Во втором издании подобное противопоставление исчезло (22).

В первом издании автор так характеризовал Николая II: «Правда, по засасывающей инерции династии он не понимал требований века и не имел мужества для действий. В век аэропланов и электричества он все еще не имел общественного сознания, он все еще понимал Россию как свою богатую и разнообразную вотчину – для взымания поборов, выращивания жеребцов, для мобилизации солдат, чтобы иногда повоевывать с державным братом Гогенцолерном» (23). Во втором издани этим словам не нашлось места (24).

Одинаково осуждая в первом издании и правительственный и революционный террор в 1905-1907 гг., А.И.Солженицын подобным же образом оценивал в первом издании «Архипелага» террор как красный, так и белый. Во втором издании этот вопрос освещался совершенно иначе:

1 издание 2 издание

«Во всех веках от первого Рюрика была ли полоса таких жестокостей и стольких убийств, как в послеоктябрьской Гражданской войне?» (Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. 1 изд. Т.1. 436). «Во всех веках от первого Рюрика была ли полоса таких жестокостей и стольких убийств, какими большевики сопровождали и закончили Гражданскую войну» (Солженицын А.И. Собрание сочинений. Т.5. С.422).

Касаясь далее вопроса о депортации в Советский Союз бывших эмигрантов и предании здесь их суду, Александр Исаевич писал:

1 издание 2 издание

«Я не знаю, какими именно белогвардейцами были они…в гражданскую войну: теми, исключительными, которые без суда вешали каждого десятого рабочего и пороли крестьян, или не теми, солдатским большинством» (Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. 1 изд. Т.1 С.272). «Что их сегодня обвинили и судили – никак не доказывает их реальной виновности даже в прошлом, а лишь месть советского государства» (Солженицын А.И. Собрание сочинений. Т.5. С.262).

В первом издании А.И.Солженицын специально подчеркивал, что Советский Союз признал Гаагскую конвенцию (о помощи военнпленным) только в 1955 г., давая тем самым понять, что в этом вопросе он продолжал политику царского правительства (25). Во втором издании подобная двусмысленность была устранена (26). Рассуждая в связи с этим о судьбе тех военнопленных, которые пошли служить оккупантам, Александр Исаевич пишет: “И как правильно быть, если мать продала нас цыганам, нет, хуже – бросила собакам? Разве она остается нам матерью? Если жена пошла по притонам – разве мы связаны с ней верностью? Родина, изменившая своим солдатам – разве это Родина?” (27).