Сомерсет Моэм

Сентябрь. Моэм присутствует на Демократическом совещании в Александринском театре, «…среди собравшихся, — отмечает он в „Записных книжках“, — немало проходимцев, но в целом они произвели на меня впечатление людей не аморальных, а неразвитых и грубых; у них лица людей невежественных, на них написаны отсутствие мысли, ограниченность, упрямство, мужицкая неотесанность… Удивляет, что такие посредственности правят огромной империей… В Керенском не чувствуется силы… рукопожатие у него быстрое, порывистое, с лица у него при этом не сходит выражение тревоги. Вид у него… загнанный… Он взывает к чувствам, не к разуму… Люди, похоже, почувствовали, что перед ними искренний, прямодушный человек, и если он и допускал ошибки, это были ошибки честного человека… В нем постепенно проступило нечто жалкое; он пробудил во мне сострадание… он произвел на меня впечатление человека на пределе сил…» Портрет нарисован, согласитесь, отличный, узнаваемый.

По утрам Моэм берет уроки русского языка, по ночам шифрует свои донесения, а вечерами развлекается — ходит в театры, однажды попадает на собственную комедию «Джек Стро» в русском переводе, не сразу понимает, почему эта пьеса так хорошо ему знакома. На трагические события в России смотрит словно со стороны, как смотрят из партера увлекательную пьесу с непредсказуемым финалом, — «фирменное» моэмовское качество. «Он следил за Россией, как мы следим за действием пьесы, искренне восхищаясь тем, как мастеровито она выстроена», — писал о Моэме его друг, одно время популярный писатель, автор фантастических триллеров и любовных романов Хью Уолпол, хорошо знавший Россию и долго в ней живший. Происходящее в России, да и во всей Европе, не дает Моэму особых оснований для оптимизма. «Маловероятно, чтобы мы в ближайшее время начали вновь жить нормальной жизнью, — пишет он Эдварду Ноблоку. — Чтобы, как встарь, каждое утро листали пухлую, солидную „Таймс“, ели на завтрак овсянку и джем. Очень скоро, мой дорогой, мы будем пылиться на полках в качестве реликтов рухнувшей цивилизации, и младшее поколение будет бросать на нас рассеянные взгляды…» По счастью, Моэм ошибается: уж он-то — «непотопляемый» — очень скоро, не пройдет и двух месяцев, вновь начнет жить нормальной, привычной жизнью с «Таймс» и овсянкой по утрам…

16 октября. Моэм посылает Уайзмену шифрованную телеграмму, где сообщает, что Керенский теряет популярность и, скорее всего, долго не продержится. Моэм также высказывается в поддержку меньшевиков и предлагает разработанную им пропагандистскую программу этой поддержки, которую оценивает примерно в 50 тысяч долларов.

18 октября. Керенский вызывает к себе Моэма и передает ему письмо для британского премьер-министра — письмо чрезвычайной важности, по почте оно отправлено быть не может, передать его следует из рук в руки. Суть письма в следующем. Первое: Керенский вряд ли долго продержится. Второе: ему совершенно необходима военная помощь Антанты. Третье: он просит сменить посла Великобритании в России. В тот же день Моэм выезжает в Норвегию.

20 октября. Английский миноносец доставляет Моэма из Осло на север Шотландии.

23 октября. Моэм в Лондоне. Ему назначена аудиенция с премьер-министром на Даунинг-стрит, 10.

24 октября. Встреча Моэма с Дэвидом Ллойд Джорджем. Вслух Моэм письмо Керенского не читает — боится, что будет заикаться, молча передает послание премьер-министру.

Ллойд Джордж (пробегает письмо глазами): Сделать это я не могу.

Моэм: Что же мне сказать Керенскому?

Ллойд Джордж: Что я не могу выполнить его просьбу.

Моэм (заикается): Но п-п-почем-м-м-му?

Ллойд Джордж: К сожалению, я не могу продолжать наш разговор. У меня назначено заседание кабинета; я должен идти.

Ноябрь. Моэм собирается вернуться в Россию, однако 7 ноября происходит большевистский переворот, правительство Керенского низложено. Власть захватывают большевики и, как и предполагалось, сразу же начинают мирные переговоры с Германией. Возвращение Моэма в Россию лишено теперь всякого смысла.

18 ноября. На докладной записке Моэма Ллойд Джорджу помощник военного министра сэр Эрик Драммонд помечает: «Боюсь, что сейчас этот отчет имеет лишь исторический интерес».

Конец ноября. Совещание в кабинете главного редактора «Таймс» Эдварда Карсона, где рассматривается предложение вернуть Моэма обратно в Россию для поддержки Каледина и его казачьих частей.

Декабрь. Моэм вызывается на заседание кабинета министров. Уильям Уайзмен зачитывает вслух докладную записку Моэма о результатах его деятельности в России. Моэму предлагается выполнить очередную засекреченную миссию: выехать в Румынию с той же целью, с какой он был заслан в Россию, — приостановить мирные инициативы. Моэм отказывается: у него в очередной раз открылся туберкулез, и он вынужден срочно отправиться на лечение в санаторий.