Сомнамбулист

— Варавва был прав! — прошептал он, задыхаясь.— Все кончено. Мы пропали. Это мат.

И тут, первый и последний раз в своей жизни, Эдвард Мун упал в обморок.

Великан снова подхватил его на руки, а миссис Гроссмит, Спейт и инспектор бросились к ним.

— Мистер Мун!

Спейт, как всегда, волок на себе фанерный щит с загадочной надписью, по иронии судьбы ставший теперь единственным уцелевшим атрибутом Театра чудес.

Ей-ей, гряду скоро!

Откровение. 22.20

События нынешней ночи привели его в состояние, близкое к трезвости.

— Иисусе,— пробормотал он, пялясь на разрушения.— Что ж нам теперь делать-то?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Под городом, глубоко под его улицами и мостовыми, спит старик.

Погруженный в объятия преисподней, он не знает хода времени, он не ведает продолжительности своих снов. Может, наверху прошли годы, а может, он лишь вздремнул на пару часиков.

Во снах подземного Рипа ван Винкля[22] мало логики и нет различимого узора. Порой ему снится прошлое. Иногда же он видит то, что кажется ему тенью грядущего. А время от времени старику являются образы, никоим образом не связанные с его личным опытом,— фрагменты, осколки чужих воспоминаний.

Он тихо, тоненько храпит, он вздыхает, ворочается во сне и возвращается в прошлое.

Он видит свои последние дни в Хайгейте. Видения столь живы и реальны, что он даже чувствует запах своей старой комнаты, спертый, тяжелый смрад пота, свечного нагара, грязного белья, застарелой мочи и испражнений. Рядом Джиллмен. Как всегда, хлопочет над ним с флакончиком лекарства в одной руке и судном в другой. На фоне окна вырисовывается еще одна фигура, низенькая, лицо ее скрыто в тени. Старик пытается вспомнить, кто это, но прежде чем ему удается узнать незнакомца, видение ускользает, сменяясь другим, из более ранних времен. Он снова молод, он в Сиракузах, а его жена, которая должна вот-вот родить, давно уже оставлена на сомнительную милость семьи и друзей дома. Он наткнулся на раскопки и много часов наблюдает сквозь тучу пыли, как люди вытаскивают и освобождают от земли статую Венеры Ландолина. Красоту, вернувшуюся из подземного мира в мир живых. Он видит, как с изящных округлостей ее бюста сметают песок и пыль, видит обрубок там, где раньше была ее голова, по утверждениям знатоков, потрясающей красоты. Онемев от восторга, он взирает на восхождение к свету этого совершенного существа, олимпийской богини.

И тут, с доводящим до бешенства пренебрежением к хронологии, сон меняется. Он снова старик, сновав вонючей комнате, снова Джиллмен хлопочет около него с лекарством в одной руке и судном в другой, а коротышка у окна по-прежнему в тени. Несмотря на прозаичность сцены, спящий чувствует, что это какая-то переломная точка в его жизни, какой-то поворотный момент, истинный смысл которого ему еще откроется.

Незнакомец поворачивается, выходит на свет и начинает говорить.

Старик тихо всхрапывает, шевелится во сне. Над ним с головокружительным шумом проносится город, совершенно не подозревая о дремлющей под ним опасности.

В девяти с половиной милях от только что упомянутого места заключенный W578 принимал посетителя.

— Хозяин?

Варавва вразвалку подошел к решетке.

— Принес?

— Оно здесь, сэр.

Пухлые короткие пальцы Мейрика воровато протиснулись между прутьев, сунув в руки заключенного лиловую коробочку. Варавва схватил ее с жадным возбуждением избалованного ребенка и исчез в углу мрачной обители. Оусли уловил мимолетный отблеск, какой способен породить лишь благородный металл. Варавва захлопнул коробочку. Ей предстояло пополнить жалкую коллекцию заключенного, обычно завернутую в грязную тряпку и спрятанную в тайнике за вынимающимся из стены камнем.

— Еще один проблеск,— просипел узник, дрожа всем телом от возбуждения, — еще одна вспышка красоты.— Он завернул коробочку, убрал все в тайник, затем мешковато разлегся на полу, опустошенный кратким усилием. Его жировые складки еще некоторое время подрагивали.

— Мне кажется, вам надо знать это, сэр,— Мун и Сомнамбулист...

— Да? — внезапно оживился Варавва, на время даже забыв о новом сокровище.

— Они теперь работают на Скимпола, сэр. Если слухи не врут, их шантажировали. Директорат славится подобными вещами. Я беспокоюсь, не подбирается ли он к разгадке?

Варавва оставался подозрительно беспечным.

— Не волнуйся. Мне кажется, можно ожидать очередного визита Эдварда. Как думаешь?

Оусли не ответил, но его неодобрение было очевидным.

Толстяк ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы.

— Мне это начинает нравиться.