Сомнения Элли Эндрюс

Это, в конце концов, нелепо. Прошло больше часа, но ни один адресат не ответил. Пускай на мне уже зашнуровали корсет, в котором я ощущаю себя мумией Тутанхамона, но, похоже, все-таки придется вылезать в окно, помолившись, чтобы водосточная труба выдержала. Перед домом собралось еще больше папарацци, поэтому выйти через дверь не получится. Да и вдобавок Сэм стоит на страже. Она полна подозрений. Подруга знает, что я вполне способна удрать.

Я пыталась объяснить, что передумала, но Сэм и слушать не пожелала. Она утверждает, что впоследствии я буду ей благодарна.

Сомневаюсь.

Виновата мама. И мой собственный комплекс вины.

Ну ладно. Вылезу в дальнее окно и переберусь через стену. Понятия не имею, как идти по улице, будучи на пятидюймовых шпильках и в платье, похожем на рулон туалетной бумаги, но, несомненно, я что-нибудь придумаю.

Я уже начинаю выползать наружу – это не так-то легко, если у тебя обруч под юбкой, – когда звонит телефон. О да, самое удачное время. Если провайдер прислал сообщение о том, что теперь можно платить за телефон онлайн, я вышвырну мобильник из окна и брошусь следом.

Я возвращаюсь в комнату и смотрю на экран.

«Давай встретимся. На мосту, ладно? Поскорее».

Встретиться? Сейчас? Чего он хочет? Может быть, другие адресаты успели с ним связаться?

Приходит следующее сообщение. От него же.

«Где ты? Я приеду».

Не самая лучшая идея. Половина британских папарацци собралась перед дверью. Меньше всего я хочу, чтобы он ворвался в дом, как спецназовец, и похитил женщину, ради которой Ксандер Торн отказался от славы и богатства. Пресса страшно обрадуется. А бедному Ксану придется несладко. Он совершенно не жаждет, чтобы СМИ вновь обратили на меня внимание. На самом деле журналисты уже вовсю орут и щелкают камерами, напоминая о том ужасном времени, когда…

Нет, нет. Сейчас даже думать об этом не буду.

Я пишу твердый наказ ждать на мосту и обещаю прийти как можно скорее – то есть как только я сумею вылезти из окна. Я сползу по водосточной трубе, даже рискуя сломать шею. И немедленно. Плевать, что на мне винтажное платье, тонкое и предназначенное для хранения в экологически чистой оберточной бумаге, а в волосах цветы. Уже все равно. Я должна сбежать.

Я наполовину высовываюсь и цепляюсь обеими руками за трубу, когда вдруг раздается вопль ужаса и поспешный топот. Меня хватают чьи-то сильные руки и втягивают обратно.

– Элли, милая! Пожалуйста, не надо прыгать! Я здесь!

Я надышалась лака для волос или слишком далеко свесилась из окна и вижу галлюцинации? Готова поклясться, что слышу голос Маркуса Лейси. Человека, который неустанно шлет букеты и надоедливые извинительные письма, пересыпанные цитатами из Библии. Честно говоря, мне он больше нравился, когда был обыкновенным негодяем.

– Отпусти ее! – кричит Поппи. – Как ты смеешь сюда врываться? Сегодня Элли выходит замуж, и тебе тут делать совершенно нечего!

– А вот и нет! – самодовольно отвечает Маркус.

Выпустив меня, он достает мобильник из кармана элегантного пиджака и торжествующе им размахивает.

– Элли прислала сообщение! Она написала, что отменяет свадьбу, и попросила о встрече! Прочитайте сами, если не верите!

У вас когда-нибудь было ощущение, что вы быстро-быстро спускаетесь на лифте?

Я отправила сообщение не туда.

Вот бестолочь.

– Элли! – говорит Маркус, стискивая мою руку и заглядывая в глаза. – Я знал, что рано или поздно ты одумаешься. Я знал, что ты ко мне неравнодушна. Я изменился! Честное слово! Клянусь!

Я не успеваю вставить ни слова, потому что Маркус не умолкает. Он объясняет, что после случившегося в Этти-Вудс внезапно осознал, чего лишился. Он разочаровался в богатстве и наконец обрел Бога.

Весьма уместно. Особенно в свете того, что он получил сообщение, которое предназначалось священнику.

Я выворачиваюсь из цепкой хватки.

– Маркус, я писала другому человеку. Конечно, очень лестно, что ты по-прежнему питаешь ко мне некоторые чувства… – Хоть я и здорово напугана. – Но я не выйду за тебя замуж.

Маркус застывает с широко раскрытыми глазами.

– Почему?! И к тому же я пообещал Богу, что исправлю прошлые ошибки, заботясь о тебе.

Спорить с ним невозможно. Я лишаюсь дара речи, как будто язык завяз в клею. К счастью, именно в эту секунду в комнату влетает Аннабель.

– Что ты сделала с прической? – взвизгивает она. – Ты все испортила!

Огромные синие глаза наполняются слезами.

– Ну почему никто не ценит то, что я делаю? Папа, ты, Марк…

Сестра плюхается на кровать и изящно плачет. Золотые локоны обрамляют мокрое лицо. Когда она поднимает блестящие от слез ресницы и взирает на Маркуса, у меня вдруг случается откровение такой силы, что впору ожидать ангелов небесных с арфами и песнями. В конце концов, я не зря проводила столько времени на проповедях в бабушкиной церкви.