Сомнения Роберта Фаррела

Волна ненависти поглотила Роберта. Неконтролируемой агрессии, праведной, которую хочется направить на глупого злодея. Эмоции детей восхитительны своим совершенством. Никакой примеси. Они не думают, что будут думать другие об их поступке, не волнуются за свой вид и репутацию.

Роберт наотмашь ударил Сову ладонью в ухо. Получился звонкий хлопок.

Пухлое лицо Совы тут же налилось кровью, стало красным, как раскаленная головешка. Мальчики несколько мгновений неотрывно пожирали глазами друг друга, ожидая, что же будет в следующий момент. Но тут Сову спугнули приближающиеся шаги взрослого: он рванул с места и молнией скрылся за дверью.

Роберту хотелось заплакать от обиды. Он достал платок из заднего кармана, собираясь вытереть нос деда. Но старик грузно перевернулся на другой бок, закрыв лицо от внешнего мира в спинке дивана.

В комнату вошла мама, позвав Роберта к столу. Она ничего не заметила. «Как она могла?» – подумал Роберт. Ему стало еще обидней. Но ябедничать на Сову он не стал.

Весь оставшийся день мальчик был хмурый и задумчивый. Очевидная близость с дедом, которую он до сих пор не замечал, теперь желалась как никогда.

Но деду осталось слишком мало времени.

Десятый год в жизни Роберта Фаррела был особенно странным.

В десять лет Роберт Фаррел непонятным, в большей степени для самого себя, образом начал слышать воспоминания своего деда, который в скором времени должен был отойти в мир иной. Что, в сущности, означала эта фраза, которую употребляли его родители, тихо переговариваясь между собой, Роберт не знал. Впрочем, в это время вопрос о местонахождении и назначении этого потустороннего мира его волновал не так сильно, как одно обстоятельство.

Каждый раз, когда дед засыпал или находился в глубокой полудреме, его гортанные связки под придыхание легких и шлепанье губ издавали странные звуки, похожие на прилив моря, если закрыть глаза, забыть, где ты находишься, и отдаться воле этих звуков, не придавая значения их реальному происхождению. Наверное, это шум моря как раз в том потустороннем, ином, как говорили его родители, мире, и так как дед скоро окажется там, то он начал говорить в забытьи на языке этого мира, думал Роберт.

Но почему-то этот язык был понятен только ему.

Это так и осталось для него загадкой. Потом он так и не сможет вспомнить, как случилось так, что он начал слышать мысли своего деда.

Случилось это неожиданно.

Десятый год в жизни Роберта Фаррела был особенно странным.

Мама с каждым днем становилась все грустнее. Будто таяла ее улыбка. Она теперь почти не улыбалась, лишь мимолетно и застенчиво, когда Роберт приносил хорошую весть из школы. Она стала редко говорить, общалась со своим сыном отрывистыми фразами, обозначающими больше побуждение к какому-либо действию. Из ее разговоров полностью исчезла повествовательная речь. Даже если она в забытьи и начинала что-то рассказывать Роберту, то вскоре словно невидимый заряд электрического напряжения останавливал ее мысль, она задумывалась, мрачнела, и этот разговор забывался навсегда. «Ах, это все мелочи жизни», – махала она рукой и принималась за очередное действие.

Отец появлялся дома все реже и реже. Когда Роберт спрашивал, почему папа так редко приходит домой, Рейчел отвечала, что у него много работы, что папа занятой человек, он должен зарабатывать деньги.

Мама иногда сидела у телевизора, но Роберт видел, что она его не смотрит. Да, ее взгляд проходил через экран кинескопа, но останавливался он не на весело пляшущих и поющих картинках, он пронзал аппарат и рассеивался в воздухе, потеряв всякую цель. Роберт, сидя за уроками, мог заметить, что из глаза у мамы медленно течет хрустальная слезинка. Наверное, мама сама не замечала этого, но мальчик не показывал своего недоумения. Он просто играл в свои игрушки. Когда мама начинала переключать каналы, он успокаивался: значит, она действительно смотрит телевизор.

И вот однажды папа просто не пришел.

Не пришел он и на следующий день.

Но казалось, что мама не беспокоится. Видимо, думал Роберт, папа куда-то уехал, а мама просто забыла сыну сказать об этом. Она все чаще сидела у телевизора, придя с работы. В квартире была чистота и порядок. Рейчел не знала, чем себя занять. Оставалось лишь непринужденное, ни к чему не обязывающее занятие, как сидение перед телевизором. Иногда это помогало отрешиться от своих проблем. Но действие было абсолютное: либо ты полностью погружался в иллюзорный мир, забывая обо всем, либо отвлекался от окружающего мира, и тут-то твои проблемы, ожидающие своего часа, обрушивались на тебя с неимоверной силой убеждения. Обычно это происходило, когда Рейчел замечала в происходящем на экране что-то абсолютно глупое, штампованную фразу, прописную истину или абсурдное действие. Этот ярлык словно вырывал его из потока навязанных мыслей и бросал на растерзание отчаянию. Так или иначе, Рейчел продолжала проводить вечера перед телевизором.