Сомнительная версия (Повести и рассказы)

Затем объездчик спешился, направился к Косте. Они стояли и мирно беседовали. Со стороны это выглядело прямо-таки идиллической картиной: два повстречавшихся случайно знакомца обсуждают виды на богатый урожай. Потом Костя достал из кармана пачку папирос, и они закурили, миротворно продолжая свой треп. Мне было крайне любопытно, о чем они толкуют, но все же я не решался приблизиться и послушать. Позже на мой вопрос, о чем они столь долго судачили и как Косте удалось снискать расположение этого диковатого верзилы, он лишь ухмыльнулся и с нарочитой небрежностью обронил:

— Да так, побазарили о том о сем. Передай, говорит, своим дружкам, чтоб не ломали ветки, черти, а хотят яблок, так пусть приходят в сторожку, помогут чинить ящики.

Нас соблазнило заманчивое предложение, и мы впятером заявились на другой же день. Единственный, кто не принимал участия в работе, — Костя. Он сидел в сторонке, покуривал и с ироническим видом следил, как мы колотим вовсю молотками, в то время как объездчик, которого звали Митя Заяц, подтаскивал нам разбитые ящики и весело покрикивал:

— Ай да артель, ну и золотая рота! А я ж думал-то, шпана!

Однако Костя не преминул посмеяться над нашей быстрой сговорчивостью и якобы удобным поводом избежать риска в посещении садов. Хотя мы и возвращались теперь всегда с яблоками, которые оттопыривали рубахи, но походы эти стали в его глазах слишком уж прозаичны.

— Вы только гляньте на ваши унылые рожи, — подначивал он. — Нет приключения, нет риска. Мне жаль вас, приспособленцы!

— Но ты же сам предложил помочь сколачивать ящики, — защищались мы.

— Нет, братцы, — спокойно возразил он, — я только передал вам слова Мити Зайца, не больше. Разве ж я агитировал? Просто хотелось вас испытать…

Дней десять после того разговора мы не заявлялись в сторожку, но возобновлять набеги на сад нам было уже неловко. Нет, Костя не призывал вернуться к прежнему, но ему доставляло некое удовольствие видеть наше замешательство. Душа его вечно жаждала приключений. Стоило случиться поводу, где задевалось Костино самолюбие, и он всегда готов был идти на рожон.

Как-то в яхтклубе взрослые парни заспорили, можно ли прыгнуть с мачты «Шахтера» и не разбиться о борт. От палубы до верхней реи было метров двадцать, да еще с десять от воды до планшира. Рискнуть казалось дикостью. Да и ради чего?

— Можно! — веско бросил им Костя, стоявший рядом.

— Во сне, — засмеялись те.

Вот тут-то его и заело. Он разом переменился в лице, слегка побледнел, а на скулах под тонкой матовой кожей заходили желваки. Он смотрел на мачту, на воду, словно мысленно делал какой-то расчет, потом скинул рубаху, брюки, насмешливо глянул на парней и направился к сходням. Достигнув края реи, он что-то крикнул, махнул всем нам рукой, а затем сильно оттолкнулся и прыгнул, распластавшись в воздухе ласточкой. Казалось, секунду-другую он невесомо парил на головокружительной высоте, его худое загорелое тело поблескивало в лучах солнца, точно подхваченное порывом бриза.

Костя пронесся в считанных сантиметрах от борта. Зеваки, столпившиеся на палубе, невольно отпрянули назад. Он вынырнул, лег на спину и с минуту оставался недвижим. Потом он медленно поплыл к старому деревянному пирсу, выкарабкался с трудом наверх, попросил у рыбаков закурить и в изнеможении опустился на белесый от соли дощатый настил. Наверное, только теперь он оценил всю безрассудность дурацкой выходки, повторить которую не решился бы ни за что. Лицо его было бледно, синюшные круги под глазами обозначились еще резче; но в душе он конечно же сейчас торжествовал: ведь он показал характер, преодолел страх, утвердил в себе лишний раз веру в собственную исключительность.

…Много позже я пришел к убеждению, что наше счастье зависит не столько от внешних обстоятельств, сколько от строя нашей души. Разумеется, мы можем подвергаться непредвиденным несчастьям, не зависящим от нашей воли, можем терять любимых, стать жертвами катастроф, неизбежных болезней, но все же самые страшные беды в жизни, надо полагать, исходят только от нас самих, и прежде всего от несоразмерности наших возможностей и желаний. Да, в Косте уже тогда угадывалась эта несоразмерность, он всегда переоценивал себя. Желанное должно было стать для него возможным. Ведь он считал себя особенным человеком и приучался подавлять презренный страх. Вместе с тем он всегда был склонен к прожектерству, строил воздушные замки, но, когда его авантюра не удавалась, он не впадал в отчаяние и тотчас придумывал новую, еще похлеще.

Теперь-то я понимаю, что если бы нам ничто не мешало в осуществлении наших честолюбивых желаний, то, возможно, было бы попросту скучно жить.