Сомнительная версия (Повести и рассказы)

…В рыбкооповском магазине в это время шел горячий спор: один из бригадников, Петька Курносовский, приехавший на моторке с покосов, требовал выдачи дополнительно ста банок тушенки и ящика чаю взамен подмоченного. Коптяков тоже пытался уговорить заведующего.

— А чай у нас трехсотый номер, нормальный чай, что еще нужно косарям? Сами подмочили, сами пусть и пьют, а у меня товар сухой. Титьку я им свою еще дать должен, что ли? Могу. И не кричите на меня, хоть вы и председатель, а я вам не подчиняюсь. Пока что не вы командуете в потребсоюзе, а я. — Низкорослый, с геморроидального цвета лицом старичок яростно хлопнул по столу бухгалтерской книгой, так что очки скользнули к кончику его малиново-клубничного носа и чудом удержались только потому, что он вовремя откинул голову назад.

Петька чихнул, готовая вырваться у него брань невольно застряла в горле; смотревшее на него сморщенное лицо старика, словно разделенное двумя ярусами глаз, нижние из которых были сверкающе-слепы, а верхние буровили колючестью стиснутых веками угольков, было строго и вместе с тем комично.

— Нюрка, закрой сейчас же склад! — метнулся заведующий к дверям и стал распекать кладовщицу.

Со стороны колхозного склада два здоровенных парня несли на руках новенькую, бившую в глаза голубой краской малогабаритную сенокосилку французского производства, казалось, пригодную скорее для стрижки газонов. Раздобыл ее Коптяков по случаю, хотел показать: вот, мол, осваиваем новую технику, не жмемся, из Европы достаем, если что понадобится для колхоза.

— Куда ж в нее кобылу запрягать, узка ведь? — заметил ироническим тоном дядя Епифан, которому до всего было дело тут, на берегу.

— Ручная она, катить перед собой надо, дед, — пояснил Марей. — Толкаешь поперед, и весь сказ. Деликатная машинция. Как хошь регулируй ножи. Хошь, тебя сейчас постригу.

— Ладно, стригун… А как сломится она — где запчасть достать? В Сельхозтехнике?

— Ну, ежели сломится, тебя во Францию, дед, командируем. Может, заодно ты оттудова француженку заместо своей старухи привезешь. Они-то, француженки, сговорчивы и любят мужиков, которы с усами.

— Тут для бензопилы «Дружба» цепь никак не достать, а из Франции уж и подавно-то, — покачал головой дядя Епифан. — Бросовы деньги! С виду, конечно, игрушечка красивая, ишь как блестит лаком-то! Трогать ее прямо боязно. Хрупка.

Марей хоть и знал, что новый гость в деревне ночевал у дяди Епифана, но намеренно не стал расспрашивать его ни о чем, чтобы не выдать своего интереса. То, что Куковеров — корреспондент, было известно уже всей Чигре. Разнесла Дашутка весть о том, что будет он писать историю колхоза с первых дней основания. А раз история, то тут никак не миновать ему Марея. Но не напрашиваться же самому на знакомство с ним, лезть на глаза. Это было не в характере Марея, знавшего себе цену.

Осмотрев косилку и потрогав пальцами блестевшую никелем ручку для регулирования ножей, дядя Епифан подошел к Афанасию Малыгину.

— Больно грузно карбасы твои сидеть будут, продукты следовало б тебе загодя завезти, Афанасий. Народ ведь ишшо поместить надо.

— Ничего, по большой-то воде пройдем, — ответил тот.

— У Истомина ручья застрянешь. Давеча ездил я рюжи смотреть, совсем там мелковато. Лето жарко выдалось сей год, низка вода на озерах.

— Сами выйдем, берегом обойдем мелководье, чтоб карбасам легче было. Когда продукты при себе, все ж спокойнее. Вчера Петька Курносовский на «соянке» с покосов приплыл, заявился в рыбкоп снова продукты требовать. Загодя завезли провизию да склали в избушке, а давеча стали к пожне карбас приворачивать, смотрят — медведь на берегу с чемоданом прет. В чемодане-то тушенка была, сто банок. Они криком за ним. Где там, не догнали, как припустился косолапый, так и убег в лес, не бросил чемодана. Они к избушке — окошко проломлено, на полу оскретки стекол. Банка, что с селедкой была, опружена, один мешок с мукой разодран. Во натворил делов-то разбойник. На ухе пока держатся, а Петьку за продуктами, значить, командировали. Сейчас воюет в рыбкоопе Петька. Да могут тушенку не дать. У Павла Васильевича, сам знаешь, строгий учет, лишней банки мяса не выбьешь. Изюму, говорит, могу отпустить хоть сто килограмм, а на тушенку фонды ограничены, да и, может, зазря на зверя валите: сами небось сожрали. Тот божится, чуть не плачет, обидно ведь на одной ухе полтора месяца сидеть. Пошли сейчас Петька и председатель к Павлу Васильевичу. Вместе насели на него.

— Вот ведь наказал, шельмец косолапый! Так, говоришь, и побег с чемоданом в лес, не бросил, не испужался? — хохотал дядя Епифан, заходясь кашлем.

— Так прямехонько и почесал. С ходу, говорит, и через курью перемахнул, только брызги во все стороны полетели. Ловкай, черт.

— Яху его мать! Теперь и зверь не в пример прежним годам, ученай пошел, знает, что никто его не стрелит летом. Ну спасибо тебе, Афанасий, — утирал слезы и мелко похохатывал дядя Епифан.

— За что спасибо?

— Что племяша моего, Митьку, голодным не оставишь. Вон он на ящике с тушенкой в карбасе сидит.